Пётр не закончил мысль, безнадежно махнул рукой и прошел в гостиную. Через несколько минут он лежал на диване с закатанным рукавом рубашки, от иглы в локтевой впадине тянулась трубка к стойке капельницы.

– Я в поликлинику. Сам справишься?

– Конечно, не беспокойся. Я сегодня на работу уже не вернусь. Отлежусь, а вечером за тобой заеду.

– Хорошо. Ты что от этого парня хотел?

– Да Генка мне про него все уши прожужжал: Саня то, Саня сё… Я справки навел. Парень нормальный, и башка на месте. Наш поступать будет в этом году, так я хочу с ним этого Саню в Москве поселить.

– Эх! Лучше бы нам самим туда вернуться…

– Ты же понимаешь, так сразу не получится. Нужно, чтобы всё забылось, а пока побудем в ссылке.

– Ну и бог с ним. Хорошо хоть так, хоть не посадили.

Директор крупного подмосковного завода Пётр Александрович Бореев долго считал себя фигурой государственного масштаба, важной и незаменимой. Он напрямую общался с министрами и был вхож в высокие кабинеты партийных начальников. Блестящая карьера, растущее благосостояние – всё это рухнуло в одночасье. Бореев не рассчитал свои силы: ссора с первым секретарем горкома партии переросла в жесткое противостояние, а затем и в настоящую войну, которую директор с треском проиграл. И черт бы с должностью и с заводом, на Бореева было вылито столько грязи, столько инсинуаций, что он за малым не оказался за решеткой. От тюрьмы его спас старый друг отца, лично знакомый со Щелоковым, и только вмешательство министра прекратило эту вакханалию. В итоге Пётр Александрович оказался далеко от столицы. Правда, старые связи помогли не опуститься на самое дно. Конечно, должность заместителя директора автосервиса была провалом в его карьере, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба… Чувствовал он себя на этом месте довольно сносно, если не брать во внимание бесконечные попойки с местными руководителями разного уровня – для налаживания контактов. Многие аспекты новой жизни ему даже нравились. Он стал более независим от высоких кабинетов и партийных начальников. А вот его супруга откровенно скучала на периферии.

Светлана махнула рукой лежащему на диване мужу и отправилась на работу в местную поликлинику. Бореев-старший поправил подушку под головой и закрыл глаза. Снова стукнула входная дверь. Осторожно ступая, в гостиную вошел Гена и попытался тихонько прошмыгнуть в свою комнату.

– Стоять! – нарочито грозно рявкнул отец, приоткрыв один глаз. – Подойди.

Гена застыл как вкопанный, досадливо скривился и медленно приблизился к дивану.

– Я тебя куда послал?

– Па-а-ап, – заканючил сын, переминаясь с ноги на ногу, – ну чего я туда попрусь к последнему уроку? – Генка на секунду выжидательно замер, затем придал лицу заботливое выражение и продолжил елейным голосом: – Ты-то как себя чувствуешь?

– Зубы мне не заговаривай. Хреново. Хреново от того, что ты творишь! – рявкнул отец, приподняв голову. Вновь откинулся на подушку и устало закончил: – Вот не стал я тебя при Сане чихвостить, а ты борзеешь.

– Ладно, не ругайся. Считай, что я проникся. Ты чего от Сашки хотел? – деловито поинтересовался сын, понимая, что разноса больше не будет.

– Хочу его в Москву с тобой отправить.

– В смысле? Когда?

– Летом. Поступать. Хочу, чтобы вы вместе в университете учились. И тебе товарищ, и мне спокойнее.

– Нормально! Только у меня и так полно друзей в Москве.

– Вот за это и переживаю. Такие же охламоны безголовые. Этот вроде посерьезнее будет.

– Смотрю, понравился тебе Санёк.

– Хороший парень, шустрый. Ладно, домашку узнай по телефону и дуй уроки делать.

Отец проводил взглядом сына, скрывшегося в соседней комнате, устало выдохнул и бессмысленно уставился в потолок.