Речь Андерсон все ускорялась, пока слова не начали набегать друг на друга. «Очень скоро она примется визжать или плакать», – с тревогой подумал Джим, не зная, какой из этих двух вариантов пугает его сильнее. Ему снова представился Измаил, бредущий по улицам Бедфорда, штат Массачусетс. От моряка разит китовым жиром, но еще сильнее – безумием. Наконец он хватает за плечи зазевавшегося прохожего и кричит: «Послушай! Черт, я единственный выжил, чтобы все рассказать, так что лучше слушай, чтоб тебя! Попробуй отвлечься, и вот этот самый гарпун воткнется тебе прямо в… Я должен рассказать о треклятом белом ките, и ТЫ БУДЕШЬ СЛУШАТЬ!»

Гарденер потянулся через стол и похлопал Бобби по руке.

– Можешь не торопиться. Рассказывай как знаешь. Я здесь, и я тебя внимательно слушаю. Времени у нас предостаточно, сама говоришь: выходной. Так что сбавь обороты, ладно? А если я вдруг засну – знай, что слишком сильно отклонилась от темы. Уговор?

Андерсон улыбнулась и успокоилась на глазах. Джиму хотелось спросить, что же происходит в лесу. А главное, кто такие «эти». Но, может, и вправду не стоило торопиться. «К тому, кто умеет ждать, все плохое приходит само», – внутренне усмехнулся он. Бобби помедлила, собираясь с мыслями.

– У Чипа Маккосланда три или даже четыре курятника, вот к чему я вела. Всего за несколько баксов он надавал мне кучу картонок… и даже большие листы на сто двадцать ячеек каждая. – Бобби беспечно расхохоталась, а потом прибавила слова, от которых по коже Гарденера побежали мурашки. – Я ими пока не пользовалась, но когда руки дойдут – полагаю, у нас будет вдоволь электричества, чтобы отключить от центральной силовой титьки весь Хейвен. Пожалуй, хватит и Альбиону, да еще и на львиную долю Трои останется. – Между тем Бобби продолжала: – В общем, когда у меня завелся ток… Боже, опять я путано все рассказываю… и тот приборчик уже был подцеплен к машинке… Тут я отправилась спать – ну, или задремала, по крайней мере… А затем появился ты. Вот.

Джим только молча кивал. Мимоходом брошенная подругой фраза о возможности сделать из картонок и батареек прибор, якобы способный снабжать током три городка, могла оказаться и бредом, и правдой. Все это с трудом укладывалось у него в голове.

– А прибор за пишущей машинкой работает так… – Нахмурившись, Андерсон чуть склонила голову набок, будто прислушивалась к некому беззвучному голосу. – Проще, наверное, показать. Иди в ту комнату и заправь новый рулон бумаги, хорошо?

– Как скажешь. – Он направился было к дверям, но на полпути обернулся. – А ты?

Бобби с улыбкой ответила:

– Я останусь здесь.

И тут до Гарда дошло. Он не просто понял – он принял понятое на том уровне сознания, где обитает лишь чистая логика. В конце концов, разве не учит бессмертный Холмс: «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни оказался»[53]? А ведь новый роман – не выдумка; он в самом деле лежит на столе, возле устройства, которое Бобби несколько раз назвала своим «прозо-аккордеоном».

«Вот только машинки не могут печатать книги сами по себе, старина. Знаешь, что сказал бы Холмс в этом случае? Если возле машинки лежит роман, которого ты никогда раньше не видел, это еще не значит, что рукопись – новая. Холмс допустил бы, что Бобби давно написала книгу, а во время твоей отлучки, слетев с катушек, достала ее из загашника и положила на стол. Возможно, она сама верит в собственные слова, но они не становятся от этого правдой…»

Гарденер прошел в угол гостиной, который служил Бобби кабинетом, устроенным настолько удобно, что хозяйка дома могла, не вставая со стула, брать книги с полок шкафа.