«Не сдавайся! – отозвался безжалостный внутренний голос. Иногда он звучал как отцовский, но чаще – как голос Бобби Андерсон. – Держись, и все тут. Больше от тебя ничего не требуется».

Аудитория, как назло, именно в этот вечер собралась внушительная. Человек сто набилось за парты лекционного зала Северо-Восточного университета. Какие большие у них глаза. «Почему у тебя такие большие глаза, бабушка?» – «Чтобы съесть тебя!» Они просто выпьют до дна его душу, ка, или как там ее еще называют. Вспомнился отрывок из песни группы «T. Rex»: «Детка, я вампир твоей любви… И я тебя ВЫСОСУ!»

Ну да, конечно, «T. Rex» давно уже нет. Марк Болан, их лидер, впечатался на спортивной машине в дерево и может считать себя везунчиком, потому что не выжил. Бейте в гонг в честь Марка, которому удалось… Или не удалось. Неважно. В 1986-м их мелодию перезапишут на студии «Пауэр стейшн», и это будет кошмар, это… это…

Джим поднял дрожащую руку ко лбу, и по аудитории прокатился обеспокоенный шепоток.

«Лучше продолжай, Гард. Аборигены волнуются».

Ага, это голос Бобби, конечно.

Квадратные светильники, вделанные в потолок впритык друг к другу подобно камням мостовой, начали странно пульсировать, причем почему-то в такт волнам накатывающей боли. Гарденер видел перед собой Патрисию. Она сидела в маленьком черном платье, которое наверняка обошлось не дороже трех сотен и было куплено с молотка в одной из прогоревших лавок на Ньюбери-стрит. Вытянутое, бледное, суровое лицо пуританки, чьи предки, эти славные жизнелюбивые парни, с радостью могли сгноить за решеткой всякого, кто выйдет в субботу из дома, позабыв положить в карман носовой платок, и, на его несчастье, будет пойман с поличным. Темные глаза Маккардл давили на него, точно огромные пыльные камни. Гарденер понял: она все видит. И очень довольна. «Вы только посмотрите. Она ждет моего падения. Знаете, что подумает Патрисия, когда я не выдержу и свалюсь? Прекрасно знаете…»

«Ну разумеется. Это тебе за то, что назвал меня «Патти», спившийся сукин сын». Именно так и подумает. «За то, что назвал меня «Патти», унизил, заставил себя упрашивать… Так что смелее, Гарденер. Может быть, я даже не отберу у тебя карманные деньги. Три сотни – совсем небольшая цена за ни с чем не сравнимое удовольствие наблюдать, как ты тут загнешься у всех на глазах. Вперед, не стесняйся!»

Теперь уже зрители по-настоящему начали волноваться. Пауза между стихами затягивалась куда дольше обычного. Шепот перерастал в приглушенный гул. Где-то за спиной неуверенно кашлянул Рон Каммингс.

«Соберись!» – рявкнул голос Бобби Андерсон… и вдруг начал затихать, затихать.

Готовясь упасть, поэт посмотрел в лица зрителей – и увидел пустые круги, нули, большие белые дыры вселенной.

Гул усиливался. Гарденер заметно качнулся и языком провел по пересохшим губам, с немым испугом глядя в аудиторию. И вот он уже не слышит Бобби, но ясно и четко видит ее.

Прямо сейчас она в Хейвене – и в то же время здесь, перед ним. Сидит в кресле-качалке. На ней шорты и топ на завязочках, прикрывающий… назовем это «грудью». У ног, обутых в потрепанные старые мокасины, свернулся Питер и крепко спит. Книжка есть, но она ее не читает. (Джим сумел даже разобрать название. Это были «Ангелы-хранители» Дина Кунца.) Бобби молча смотрит во тьму и думает о своем. Мысли у нее всегда движутся ровно, по правилам, одна за другой, как вагоны поезда. Не спешат, не запаздывают, не сходят с рельсов. Бобби – образцовый железнодорожник.

Джим даже расслышал, о чем она думает. Что-то такое в лесу… Ей что-то попалось в чаще. Ну да. Бобби, пытается разобраться с этим и сообразить, почему она так устала. Ей и в голову не приходит вспомнить о Джиме Эрике Гарденере, известном поэте и бунтаре, пустившем пулю в собственную жену в День благодарения, а ныне стоящем на сцене Северо-Восточного университета, под ярким пульсирующим сиянием, в компании еще пятерых литераторов и какого-то жирного тюфяка по прозванию не то Арберг, не то Аргльбаргль, и почти готовом грохнуться в обморок. Мистер Катастрофа собственной персоной. Боже, благослови разумную Бобби; ей всегда удавалось «владеть собой наперекор уродам». Вот и сейчас она размышляет, как положено нормальному человеку…