На своем выступлении по случаю столетнего юбилея Mary Institute сам Элиот рассказал целую историю: «Через стену, которая отделяла наш сад от школьного двора, я мог слышать голоса девочек, но их не было видно. Но в стене была дверь, и от нее был ключ. Когда во второй половине дня девочки уходили, или в конце недели, я мог заходить туда, и двор был весь мой, чтобы играть, сначала под присмотром няни, а позже чтобы практиковаться с детской клюшкой для гольфа… В любом случае, мне запомнилась в школьном дворе горка, на которой рос огромный айлант…»[22]

Иногда Том бродил по коридорам опустевшей школы. Но однажды он пришел слишком рано, увидел, что девочки смотрят в окно – и убежал.

Был ли «душный запах айланта» из его позднего стихотворения каким-то намеком на его отношение к женщинам?[23]

Впрочем, иногда именно Мак-Киттрик, ребенок из такой же благополучной семьи (у Элиотов его прозвали «Том Кик»), составлял компанию Тому Элиоту в его вылазках в Mary Institute. Они забавлялись с детскими клюшками для гольфа, рискуя разбить стекла, а иногда добирались и до пустого гимнастического зала[24].

Дома допускались добропорядочные интеллектуальные развлечения. Отец был шахматистом, сестры играли с Томом в шарады. Том соображал быстро, но, если слишком увлекался, мог надоесть всем.

Многое в этих воспоминаниях разрушает стереотипные представления об Америке тех лет. Например, семью Элиотов можно назвать «негрофильской» – это отношение, очевидно, шло от деда. Старого негра-сторожа Mary Institute называли «дядя Генри». Т. С. Элиот вспоминал о нем с неподдельной теплотой. Дядя Генри «жил в чем-то вроде дворницкой под входом со стороны Бомон-стрит. Для меня, как ребенка, он был романтической личностью, не только из-за того, что у него был попугай, который мог немного разговаривать, но еще и потому, что у него была репутация беглого раба и бросалось в глаза изуродованное ухо. Говорили, что его преследовали с гончими. Но дядя Генри Джонс был большим другом нашей семьи. На самом деле вся его семья дружила с нашей семьей…»[25]

Тут допускалась даже некоторая снисходительность в отношении морали. Когда оказалось, что у дяди Генри две жены, это не привело ни к каким драматическим последствиям.

«Энни Данн… – вспоминал Т. С. Элиот свою няню, – водила меня в мою первую школу, школу миссис Локвуд…»[26] До школы было около двух миль. По окончании начальной школы он перешел (осенью 1898 года) в Smith Academy, среднюю школу, основанную его дедом. Она находилась ближе к Миссисипи, недалеко от знаменитого моста Идса, с которого интересно было наблюдать за рекой во время паводка. Память о великой реке осталась с ним на всю жизнь как источник не только образов, но и размышлений о судьбе. Возможно, и своей собственной.

Из предисловия Т. С. Элиота к «Гекльберри Финну» (1950):

«Когда Марк Твен писал “Гекльберри Финна”, он сумел объединить два элемента…благодаря которым книга стала великой: эти два элемента – Мальчик и Река… То, что Гек упорно восхищается Томом, только подчеркивает в наших глазах исключительные качества первого и заурядность второго. Том обладает воображением сообразительного мальчика, который начитался романтической литературы: он мог бы, разумеется, стать писателем – он мог бы стать Марком Твеном. Точнее, он мог бы стать более банальной частью Марка Твена. Гек обладает не воображением в том смысле, в каком им обладает Том: но вместо этого он обладает в