– А может, и боги там совсем иные?

– Нет, – решительно возразила она. – Там нет их вовсе. Все боги здесь.

Межа заметила, как вытянулось лицо юноши. И после паузы добавила:

– Зато там есть души. Множество человеческих душ, сознаний, исполненных знания и страстей. Души живых и давно усопших. Души людей, обитавших на этой земле сотни, тысячи, даже сотни тысяч лет тому назад. Сознания и души людей из иных миров, удаленных от нас на сотни световых лет. И все с уникальным знанием, со своей собственной историей. Мир священен, Хавжива. Космос – это святыня. У меня, собственно, не было знания, от которого пришлось бы отречься. Все, что я знала, все, чему когда-либо училась, – все лишь подтверждение этому. В мире не существует ничего, что не было бы священно. – Она понизила голос и снова заговорила медленно, как местная уроженка: – Тебе самому предстоит сделать выбор между святостью здешней и великой единой. В конце концов, они, по существу, одно и то же. Но только не в жизни конкретного человека. Там знание предоставляет человеку выбор – измениться или остаться таким, каков ты есть, река или камень. Роды, обитающие на Стсе, – это камень. Историки – река.

Поразмыслив, Хавжива возразил:

– Но ведь русло реки – это тоже камень.

Межа рассмеялась, ее взгляд снова остановился на нем – вдумчивый и приязненный.

– Мне, пожалуй, пора, – сказала она. – Устала немного, пойду прилягу.

– Так ты теперь не… ты больше не женщина своего рода?

– Это там. Здесь я по-прежнему принадлежу роду. Это навсегда.

– Но ты ведь изменила свое бытие. И скоро снова покинешь Стсе.

– Конечно, – без промедления ответила Межа. – Человек может принадлежать более чем одному виду бытия разом. И у меня там работа.

Тряхнув головой, Хавжива сказал – медленнее, чем его собеседница, но столь же непреклонно:

– Что проку в работе, если ты лишаешься своих богов? Мне невдомек это, о Мать Всех Детей, моим слабым умом того не постичь.

Межа загадочно улыбнулась.

– Полагаю, ты поймешь то, что захочешь понять, о Муж Моего Рода, – ответила она церемониальным оборотом, позволяющим собеседнику закончить разговор и откланяться в любой момент, когда только вздумается.

Мгновение помешкав, Хавжива ушел. Направляясь в мастерские, он снова без остатка погрузился в мир затверженных назубок шаблонных ткацких узоров.

В тот же вечер он приятно удивил Йан-Йан неистовым любовным пылом и довел ее буквально до изнеможения. В них как будто опять на время вселился бог – воспылал и вновь погас.

– Хочу ребенка, – объявил вдруг Хавжива, когда они, не размыкая влажных объятий, переводили дух в мускусной тьме.

– Ой… – поморщилась Йан-Йан, не в состоянии ни думать, ни решать, ни спорить. – Немного позже… Скоро…

– Сейчас, – настаивал он. – Сегодня.

– Нет, – сказала она мягко, но властно. – Помолчи!..

И Хавжива замолчал. А Йан-Йан вскоре уснула.

Больше года спустя, когда им стукнуло девятнадцать, Йан-Йан сказала как-то, прежде чем погасить свет на ночь:

– Хочу ребеночка.

– Еще не время.

– Почему? Ведь моему брату уже скоро тридцать. И жена его ничуть не возражает – ей даже хочется, чтобы рядом вертелся эдакий пухленький живчик. А когда выкормлю ребенка, перейдем ночевать в дом твоих родителей. Ты ведь всегда желал этого.

– Еще не время, – повторил Хавжива. – Я еще не хочу.

Повернувшись к нему лицом, Йан-Йан обиженно поинтересовалась:

– А чего же ты хочешь тогда?

– Пока не знаю.

– Ты собрался уйти. Ты намереваешься покинуть род. Ты хочешь податься в безумцы. А все эта женщина, эта проклятущая ведьма!

– Никаких ведьм не существует, – холодно ответил Хавжива. – Глупые бабушкины сказки. Детские суеверия.