Тейео просыпался медленно и легко, наслаждаясь близостью ее тела. Он мог коснуться губами розового соска или руки, которая гладила его волосы, шею и плечо. Он упивался счастьем, осознавая только этот ласковый ленивый ритм и прохладу гладкой женской кожи под своей щекой.

– Я вдруг поняла, что не знаю тебя, – сказала Солли. Ее голос исходил наполовину из груди, наполовину из уст. – Мне хотелось бы услышать историю твоей жизни. – Она прижалась к его лицу губами и щекой.

– А что ты хочешь узнать?

– Все-все. Расскажи мне, кто такой Тейео…

– Какой простой вопрос. Это тот мужчина, который держит тебя в объятиях.

– О господи! – рассмеялась она и на миг спрятала лицо в зловонном одеяле.

– О ком ты говоришь? – спросил он лениво и сонно.

Они говорили на языке Вое-Део, но Солли часто использовала слова альтерранского наречия. В данном случае она употребила слово «Сеит», и поэтому Тейео спросил:

– Кто такой Сеит?

– Сеит для меня такое же божество, как Туал Милосердная или Владыка Камье. Я часто произношу это имя без должного повода. Дурная привычка, от которой мне никак не избавиться. А ты веришь в своих богов? Прости меня, Тейео! Рядом с тобой я чувствую себя глупой девчонкой. Все время сую свой длинный нос в твою душу, верно? Мы, пришельцы, как орды захватчиков, несмотря на то что кажемся такими мирными и самодовольными…

– Могу ли я выразить свою признательность уважаемой посланнице Экумены? – шутливо спросил Тейео, принимаясь гладить ее грудь.

– О да, – дрожа от страстного желания, ответила она. – Да! Да-а!

Как странно, что секс почти ничего не меняет в жизни, размышлял Тейео. Все осталось прежним, хотя их заключение начало казаться менее стеснительным и мрачным. У них появился постоянный источник наслаждений, но и он зависел от количества воды и пищи, потому что требовал сил и настроения. Тем не менее секс дал ему что-то новое, и ни одно из слов – удобство, нежность, любовь и доверие – не могло вместить в себя это емкое и интимное чувство. Оно брало начало в единстве их тел и было огромным, как космос. И в то же время оно ничего не меняло в этом мире – даже в таком крохотном и жалком, как тюремная камера. Они по-прежнему находились в заточении. Они по-прежнему голодали и изнывали от жажды. И они все больше и больше боялись своих истеричных и злых тюремщиков.

– Я должна стать настоящей леди, – говорила Солли. – Хорошей девочкой. Подскажи, как это сделать, Тейео.

– Мне не хочется, чтобы ты отказывалась от самой себя. – Увидев слезы в ее глазах, он обнял Солли и прошептал: – Оставайся гордой. Не теряй твердость духа!

– Хорошо.

Когда в камеру приходили Кергат или другие патриоты, Солли вела себя спокойно. Она отворачивалась к стене или закрывала глаза, тем самым как бы отстраняясь от разговора мужчин. Глядя на нее в такие минуты, Тейео чувствовал унижение от такой покорности, но знал, что она права.

Загремели засовы, и дверь со скрипом открылась, вырывая его из кошмара, навеянного жаждой и голодом. К ним еще никогда не приходили так рано. В поисках уюта и тепла он и Солли заснули, прижавшись друг к другу. Увидев презрительную усмешку Кергата, Тейео испугался. До сих пор пленникам удавалось скрывать свою сексуальную близость. Полусонная Солли все еще цеплялась за его шею.

В комнату вошел второй мужчина. Кергат молчал. Тейео потребовалась почти минута, чтобы узнать Батикама. Но и после этого рега остался невозмутимым. Он лишь прошептал имя макила и умолк.

– Батикам? – прохрипела Солли. – О мой бог!

– Какой волнующий момент, – произнес Батикам бархатистым голосом.

Заметив на нем одежду гатайца, Тейео понял, что актер не был трансвеститом.