В эту минуту в Лондоне было, наверное, не меньше четверти миллиона таких добытчиков, которые, хоть, может быть, и разошлись бы в мнениях с Гослингом касательно реформы тарифов, или талантливости министра Государственного Казначейства, но в том, что он высказал в этот вечер, по существу, были бы с ним вполне согласны.

В половине десятого двойной стук в дверь известил о прибытии последней почты. Милли вскочила первая и побежала вынимать письмо.

Мистер Гослинг открыл глаза и уперся мутным, как у пьяного, взором в камин; затем, не шевеля остальными членами, машинально потянулся левой рукой за упавшей газетой. Ощупью нашел ее, поднял и сделал вид, будто читает; но глаза у него сами собой слипались.

– Это почта, дорогой мой, – сказала миссис Гослинг.

Гослинг зевнул, широко раскрыв рот. – Кому письмо? – спросил он.

– Милли! Милли! Почему ты не несешь писем сюда?

Милли, не отвечая, медленно вошла, держа в руках письмо, которое она внимательно рассматривала.

– Кому письмо, Милли?

– Папаше. Из-за границы. Почерк как будто знакомый, но никак не могу вспомнить, чей.

– Давай сюда письмо – вот и узнаем, девочка, – решил Гослинг, и Милли неохотно рассталась с заинтересовавшей ее загадкой.

– И мне этот почерк знаком. – И Гослинг тоже, вероятно, предался бы разным догадкам и предположениям по этому поводу, если б не его дамы.

– Ну, папаша, что же вы не распечатываете? – торопила Милли, а миссис Гослинг поверх очков смотрела на мужа, говоря: – Наверное, это деловое письмо – ведь оно из-за границы.

Наконец, письмо было распечатано. Все три женщины впились глазами в лицо Гослинга.

– Ну! – не выдержала Милли. – Что же вы, папаша, не говорите нам, от кого письмо?

– А вот угадайте. Ни за что не угадаете.

– Кто-нибудь из знакомых?

– Да, и джентльмен.

– Ну, папаша, говорите же.

– От мистера Трэйля, нашего бывшего жильца.

– О, Боже! Это от нашего привередника? Я думала, его давно и на свете нет.

– Он уже четыре года, как уехал от нас, – вставила миссис Гослинг.

– Даже целых пять лет, – поправила Бланш. – Я помню, что, когда он жил у нас, я делала высокую прическу.

– Что же он пишет? – поинтересовалась Милли.

– А вот что: «Дорогой мистер Гослинг, наверное, вы удивитесь, получив от меня весточку после пяти летнего молчания»…

– Я говорила: пять лет, а не четыре, – вскричала Бланш. – Читайте дальше, папочка.

Папочка продолжал читать: – «… но я все это время странствовал по свету, и у меня не было возможности вести переписку. Теперь пишу, чтобы предупредить вас, что через несколько дней я буду в Лондоне и не прочь был бы опять снять комнату у вас, если найдется».

– Мне кажется, он мог бы написать об этом мне, – слегка обиделась миссис Гослинг.

– Конечно, – согласился ее муж. – Но этот Трэйль всегда был чудаком.

– По-моему, он с пунктиком, – вставила Бланш.

– И это все? – спросила миссис Гослинг.

– Нет. Дальше он пишет: «Не могу дать вам адреса, так как, сейчас еду в Берлин, но побываю у вас лично в первый же день приезда. В Восточной Европе сейчас не безопасно. В Москве было уже несколько случаев заболевания новой моровой язвой, но власти всячески замалчивают это и не позволяют об этом писать в газетах. Искренно ваш, Джаспер Трэйль».

– Еще чего выдумал! Надеюсь, не возьмете же вы его теперь платным жильцом? – сказала Бланш.

Гослинг и жена его задумчиво переглянулись.

– Положим… – начал было Гослинг.

– Он может занести заразу, – подсказала миссис Гослинг.

– Ну, этого бояться нечего, но жильцов-то нам теперь не нужно. Пять лет назад, когда я еще не был заведующим…

– Ну, разумеется, папаша. Что сказали бы соседи, если бы узнали, что мы опять сдаем комнаты?