Маша вернулась на своё место и села к нам с Верой спиной, на несколько рядов ближе от нас к центру.

Единственное, чего мне хотелось больше всего на свете в этот момент, – просто исчезнуть. Вера стала комментировать её стихи; кажется, они ей не понравились, ведь это были стихи не Вадима, которого она боготворила, но мне это было безразлично. Только исчезнуть! Я представил, что через некоторое время все выступления закончатся, Маша встанет, повернётся в нашу сторону и увидит меня. Хорошо, если не узнает и просто пройдёт мимо, а если узнает? А если узнает и сделает вид, что не узнала, – вот этого я боялся больше всего. Мне совсем не хотелось встретиться с её равнодушным, насмешливым взглядом, который разом перечеркнёт всё поднявшееся во мне лирическое состояние души – ощутить себя снова тем мальчишкой, который оказался в своё время обыкновенным дураком, разрушившим свою любовь. Нет, мне совсем не нужно было, чтобы она меня увидела!

Я наклонился к Вере:

– Я, пожалуй, пойду, а ты оставайся. По-моему, я уже выполнил свою великую миссию твоего мужа в глазах знакомого поэта и могу быть свободным.

– Опять тебя всё раздражает. Ну хоть раз бы ты просто посидел рядом и не злил меня! Ладно, иди. Я буду поздно, Машке почитай сказку перед сном.

– Обязательно.

Я попытался незаметно выйти из зала, чтобы никто не оглянулся на шум, и мне это удалось. Зашёл в туалет и закурил. Пальцы немного дрожали; хорошо хоть, Вера ничего не заметила. Нужно было успокоиться и перестать думать Маше. Я даже не догадывался, что через столько лет всё это будет меня трогать! Выкурил я сигареты три, одну за другой, без перерыва прикуривая от предыдущей, а потом спохватился: сейчас концерт может закончиться, и все ринутся к выходу. Вот уж, что называется, решил ускользнуть и вышел раньше!

Но в фойе ещё никого не было, концерт продолжался; я быстро накинул пальто, выскочил на улицу, подставляя разгорячённое лицо осеннему ветру, и замер. Впереди, метрах в пятнадцати, шла Маша с каким-то мужчиной, который нёс гитару. Это просто удача, что я не столкнулся с ними в гардеробной! Они оживлённо разговаривали и смеялись над чем-то. Что-что, а заразительно смеяться она всегда умела. Внезапно меня охватила ревность. Я подумал: «Муж, наверное? Тоже пишет стихи и сочиняет песни? Выбрала, конечно, из своего круга».

Они шли не торопясь, и мне пришлось замедлить ход. Можно было повернуть в другую сторону и попытаться забыть об этой встрече, но какая-то неведомая сила толкала меня так же не спеша двигаться за ними. Я не мог оторвать взгляда от Маши и не мог показаться ей. Уже был вечер, полумрак, Пушечный переулок плохо освещался, и я надеялся, что меня никто не заметит. Так я и шёл за ними, мучаясь от неразрешимой проблемы: исчезнуть или ещё хоть какое-то время иметь возможность видеть её. Мы подошли к метро, и вдруг мужчина с гитарой заторопился ко входу, а Маша помахала ему рукой, что-то крикнула вслед, побежала к подъехавшему троллейбусу, вскочила в него; дверь захлопнулась, и Маша опять навсегда исчезла из моей жизни.

А я пошёл вдоль Политехнического музея к скверу, который спускался к метро «Площадь Ногина», и сел на лавочку. Я давно уже не вытаскивал из себя воспоминаний о той давно забытой жизни, но теперь от них невозможно было избавиться. В душе я жалел, что встретил Машу, что снова внутри что-то защемило от невозможности повернуть всё вспять, и в то же время я обрадовался, что увидел её.

В памяти всплыл наш последний разговор с Машей после непонятной и невообразимой ссоры, перечеркнувшей то хорошее, что должно было бы быть между нами и чего не произошло. Душная ночь в Крыму, когда ребята из её класса, которые, как и мы, работали здесь летом, только в другом совхозе, в так называемом трудовом лагере, приехали к нам однажды переночевать, чтобы потом отправиться в поход в горы. Мы все были из подмосковного города Балашихи, только я жил во Второй Балашихе, а Маша в Третьей; учились в разных школах, а познакомились на производственной практике, которую проходили на Балашихинском машиностроительном заводе в Третьей Балашихе. В то лето мы закончили десятые классы и в каникулы перед учёбой в последнем, одиннадцатом, классе с радостью отправились к Чёрному морю работать и отдыхать. Тогда, по-моему, все школы Подмосковья сошли с ума и разъехались летом по совхозам Крыма, Кавказа, Молдавии, средней полосы и прочих мест страны.