Остались Мила с Найлом и я плюс закадровый смех из телевизора. На протяжении всего вчера Мила и Найл неуклонно сближали свои тела и наконец прильнули друг к другу, расположившись на диване.

– Давайте-ка я разберусь с этим, – сказала я и принялась собирать использованную посуду.

– Оставь, не беспокойся, – запротестовал Найл, страдавший аллергией на любую помощь кого бы то ни было, если это касалось его дома.

– Расслабься, приятель, – не уступила я, направляясь на кухню. – Ты заплатил за все. Считай, это мой вклад.

Сквозь журчание воды я слышала резкое сопрано смеха Милы, поддерживаемое басовыми нотами Найла. Возможно, сегодня ночью они наконец-то переступят порог между платоническими и романтическими отношениями. Бог свидетель, время пришло. Чувства Милы к Найлу были столь очевидны и глубоки, что мы никогда не касались этой темы, как обходят стороной банальность вроде той, что все мы смертны. В свою очередь, чувства Найла к Миле послужили, как мы все подозревали, причиной загадочного ухода от Найла его подружки Лины. Но лично я опасалась их сближения. Мила была второй моей давнишней подругой после Дила, и что-то внутри меня говорило: если она и Найл нарушат пакт о дружбе, она всецело будет принадлежать ему. То есть всеобъемлющим, духовным образом станет его половинкой, что мне только предстояло испытать, и поэтому я отойду для нее на задний план.

– Мы закругляемся, – объявил Найл, оказавшись рядом со мной, и по-братски положил руку мне на плечо.

– Класс! – улыбнулась я. – Доброй ночи.

Я обняла его в знак благословения. Кажется, он понял меня.

– Там на диване есть свободное одеяло для тебя.

– Спасибо, дружище.

Я расположилась на диване и, завернувшись в синтетическое флисовое одеяло, бездумно ковырялась в телефоне, когда пришло сообщение от Генри, словно призванное силой моих мыслей.

Извини за моего дядюшку, хотелось припечатать ему за такие слова. Хотя сиськи у тебя действительно классные.

«Припечатать родственнику на семейных похоронах – всегда круто…» – напечатала я, но потом удалила.

Спасибо! Особенно горжусь левой. Надеюсь, у тебя все ОК…

Я ждала ответа минут двадцать, но его не последовало.

Биг-Бен, обитающий прямо напротив за рекой, разбудил меня, пробив одиннадцать часов. Январское солнце заливало комнату. В квартире стояла тишина. Я сделала себе кофе с помощью шикарной кофемашины Нила и подошла к окну – внизу поблескивали мутные воды Темзы. Поскольку ребята уже ушли на работу, я не смогла устоять перед соблазном обследовать квартиру: спальня Найла пропахла кокосовым кремом Милы, шкафчик в ванной с зеркальной дверцей не содержал никаких соблазнительных рецептурных препаратов, в гардеробе добрая половина одежды висела в мешках из химчистки. И никакой грязи – ни в прямом, ни в переносном смысле этого слова. Я нажала кнопочку на чудо-аппарате, чтобы сварить еще кофе, и позвонила Дилу.

– Приветики, приветики, приветики, – раздалось в трубке.

– Ну, слышу, ты уже жутко бодрый.

– Жаркая ночка.

– Ой, заткни хлебальник.

– Да, да.

– Сесили Симмонс?

– Она.

– Срань господня!

Он рассмеялся.

– Не один ты отличился, – не утерпела я.

– Опять кувыркалась с Генри?

– Не-а. Интереснее.

– С кем? С одним из старичков Ташенов? Завела себе папика?

– Фу-у! Не я, Мила и Найл.

– Хорош!

– Правда, я сейчас еще у Найла.

– Не тройничком, Фил?

Теперь рассмеялась я.

– Ну, все к тому и шло. И правильно.

– Ага.

– Где-то тут собака зарыта, – помолчав, сказал Дил. – Не думаешь, что смерть так действует? Говорят, что она возбуждает выживших. Вон как узники в Освенциме, известный факт – сношались как кролики.