Ждать пришлось натянуто долго, но незваный гость никуда, казалось бы, не спешил. Прошло не менее часа, прежде чем очумелый страдалец открыл измученные глаза. Заметив произвольное, мал-помалу осознанное, движение, ожесточённый мучитель промолвил:

– Ну что, паскудный папаша, очнулся? Рад ты презренному окончанию никчёмной, предательской жизни?

– Я Вас не понимаю? – ответил зрелый мужчина, надёжно привязанный к потолку; обычно в себе уверенный, сейчас он обливался непрошенными слезами. – В чём мы могли провиниться?

– Вопрос риторический, – даже сквозь жуткую маску яснее-ясного ощущалось, как злорадно надсмехается безжалостный истязатель, – на него я отвечу чуть позже, сначала же закончу с очаровательной женушкой, пока, ха-ха! она не слишком остыла.

На странных словах он привстал с занимаемого мягкого кресла, приблизился к мёртвому телу, достал обыкновенный презерватив… и совершил отвратное половое сношение. Бывший житель далёкой глубинки, свешиваясь вниз головой и мысленно проваливаясь в тягостное уныние, бессильно страдал, истошно рыдал; он отлично понимал, что не сможет противостоять озлобленному, всецело безучастному, человеку – абсолютно ничем (собственная участь его уже практически не заботила). Выплескивая подавленные эмоции, очумевший мужчина беспрестанно кричал, напропалую зло матерился, потому как надеялся, что его хоть кто-то услышит; но современные коттеджи тем и славятся, что устанавливаются на значительном удалении и конструируются по возможности звуконепроницаемыми.

Возвращаясь к маниакальному некрофилу, от мучительных стенаний тот возбуждался намного сильнее и гораздо интенсивнее доводил безобразное дело до логического конца, закономерного завершения. В конце концов, получив неизъяснимое наслаждение, безумный насильник неспешно поднялся, снял контрацептивное средство, спокойно (как будто омерзительный поступок представлялся чем-то нормальным?) убрал использованный предмет в простенький полимерный пакет, а тот засунул в дорожную сумку (где, помимо прочего, имелись всевозможные виды режущего оружия и хирургических инструментов). Порывшись некоторое время внутри, он остановил первоначальный выбор на медицинском скальпеле.

Ополоумевший мученик с прискорбием причитал:

– Что мы Вам сделали? За что Вы так с нами?

– Я же сказал – папа! – проговорил садист-изувер, сделав особый упор на последнем, произнесённом им, слове. – Что тут ещё непонятного?

И тут до бесстыжего изменщика потихонечку начало́ доходить, что он сейчас видится со старшим сыном, брошенным вместе с матерью долгих одиннадцать лет назад и оставленным в глубокой провинции, без мизерного шанса к нормальной, человеческой жизни. Удручённый, а в чём-то пристыженный, безответственный родитель был не в силах поверить (да и, собственно, осознать), что никчёмный (вроде?) поступок выльется немыслимым «бумерангом»; единственное, что он отчётливо понял, – дождаться милостивой пощады либо лёгкого снисхождения от мстительного сыночка никак не получится. Напоследок он обратился к бессердечному истязателю с насущным вопросом:

– Послушай, униженный сын – теперь я знаю, что имею дело с тобой – может, за мой бесчестный, воистину скверный, поступок я, и вправду, заслужил неотвратимую смерть. Я признаю, что не имею никаких оправданий, после того как бросил вас с мамой на произвол судьбы и после того как не помогал вам в самое тяжёлое время. Но объясни: почему, помимо меня, ты убиваешь ещё и других, ни в чём не повинных, и умерщвляешь их с жуткой жестокостью?.. Что с тобой стало, ведь ты же всегда являлся примерным мальчиком?