Обладая неисчерпаемым запасом оптимизма, мать принялась строить планы на будущее. Большой сарай должен был стать птичником, на заднем дворе предстояло разбить грядки для овощей, а под окнами высадить цветы. Взяв меня за руку, она пошла в дом.

Сквозняк из открытой двери поднял в воздух хлопья пыли из углов. В сетях гигантской паутины, свисавшей с некрашеных балок, нашли свою погибель сотни мух-пленниц, дорожка из застарелого мышиного помета вела к единственному встроенному шкафу. Стены, покрашенные в белый цвет, снизу были усеяны темно-зелеными пятнами плесени. В углу комнаты стояла черная торфяная печь, а из кухонных приспособлений имелась лишь деревянная полка под окном с одинокой металлической миской наверху и жестяной ванной внизу.

Две двери, расположенные в противоположных концах комнаты, вели в спальни. По лестнице у входной двери, узкой, как трап, мы поднялись на чердак, где обнаружили большое темное пространство, защищенное сверху лишь соломенной крышей, и от сырого запаха плесени у меня защипало в носу.

Мама, веря в воплощение своей мечты, немедленно принялась за работу, проворно выметая полы, пока мужчины разгружали фургон. Принесли торф, зажгли огонь в печи, набрали воды из колодца. Я получила первое задание – вытащить лягушек, попавших в ведро, отнести их обратно к колодцу и посадить на траву.

– Тогда они сами смогут выбрать – возвращаться им к своим семьям или оставаться на земле, под солнцем, – объяснила мама.

Тепло огня разливалось по освобожденной от паутины комнате, знакомая мебель заполняла пространство, из транзистора звучала мелодия, которой мама подпевала, и в некогда заброшенном доме постепенно воцарялась жизнерадостная атмосфера.

Приготовили чай с сэндвичами, и я, взяв еду, вышла на улицу посидеть с Джуди на траве. Я поделилась с ней говядиной, и она, принюхиваясь к новым запахам, склонила голову и с надеждой посмотрела на меня.

Кент, оставшийся так далеко, казался теперь совсем другим миром, и мною, как и Джуди, овладел азарт первооткрывателя. Видя, что взрослые заняты, я взяла Джуди на поводок, и мы выскользнули за ворота. Весеннее солнце начинало припекать, и я уже не чувствовала озноба, который охватил меня в промозглом доме. Неподстриженный кустарник бушевал дикими цветами. Вдоль дорожки тянулись заросли примулы и жимолости. Фиолетовые виолы проглядывали из-под боярышника. Нагнувшись, я сорвала немного цветов, чтобы сделать букетик для мамы. Я была так поглощена новыми звуками и видами, что не замечала, как бежит время.

Остановившись, чтобы понаблюдать за толстыми свиньями, которые гуляли на соседнем поле в окружении розовых поросят, я услышала голос отца:

– Антуанетта, где ты?

Я развернулась и поспешила к нему, зажав в руке букетик цветов. Но человек, который шел мне навстречу, был совсем не похож на того красивого, улыбающегося отца, что встречал нас на пристани. На меня надвигался грозный, краснолицый мужчина, которого я с трудом узнавала. Он вдруг показался мне огромным, его глаза были налиты кровью, а губы тряслись от ярости. Инстинкт подсказывал мне, что нужно бежать, но от страха я как будто приросла к земле.

Он схватил меня за шею, стиснул рукой мою голову, крепко прижав к себе. Потом задрал мое платье и спустил с меня трусы. Прижимая мое полуголое тело к своему бедру, он погладил мои ягодицы, вдруг больно сжав одну половинку. И тут я услышала хлопок и почувствовала жгучую боль. Я начала извиваться и кричать, но все напрасно. Он продолжал наносить мне удары по попе. Джуди трусливо жалась в сторонке, а букет, теперь уже забытый, валялся на земле.