На минуту он подумал, что она предлагает брак по расчету, разведется, заполучив ребенка, сделает карьеру журналиста и заживет, как поп-звезда. Но она также держалась строгих правил и, сняв обручальное кольцо, ответила решительно:

– Я за семью, которую строится на любви.

Он снова окольцевал ее безымянный палец:

– Оставь на память. Я всегда сомневался в нашей свадьбе, поэтому не выгравировал в нём наши имена.

Парень поцеловал девушку в щеку впервые на глазах у снующей толпы во дворе ВУЗа. Слышавшие его обещания уладить проблему в сердцах восхищались заботливым женихом, беспокоившимся о невесте, завалившей экзамен.

Абдул уже больше года жил и работал в селе Ипекйурд[6], охранял двор, убирал за скотом, обрезал деревья, а в последнее время и стирал одежду хозяина. Пожилые супруги Баладжафар-киши и Гызылгюль-хала[7] относились к нему, как к члену семьи, предлагая поселиться в доме, но он предпочитал сторожку у ворот рядом с гаражом с ветхим «Запорожцем».

Несмотря на обоюдную привязанность, жизнь слуги оставалась за туманной завесой. По словам участкового Бабира, его друг пришел в деревню, чтобы выбраться из депрессии – у него недавно погибла жена на восьмом месяце беременности, упав с обвалившимся балконом в доме брата. Мужчина в это время находился в отъезде, а когда прибыл, ее с серьёзной черепно-мозговой травмой только что поместили в реанимацию. Она умерла через десять часов, так и не придя в сознание. Ребенка изъяли путем кесарева сечения, но и он, также пострадавший от удара, не выжил. Когда Баладжафар-киши и Гызылгюль-ханум пытались спрашивать слугу о личной жизни, тот отвечал, что развелся с женой. Что бы там ни было, Бабир ручался за друга, божился, что он надежный и замечательный человек, пусть дружит с травками и иголками.

Сам Баладжафар-киши, страдавший тяжелой формой сахарного диабета (не зависящий от инсулина), доживал последние месяцы и прекрасно сознавав это. Неделю назад его выписали из больницы, где ампутировали правую ступню, а двумя месяцами ранее – большой палец той же ноги. В конце июля-начале августа старики перебрались бы к одной из дочерей, продав усадьбу людям, намеревавшимся скупить участки у нескольких соседей, чтобы построить зону отдыха. Абдул же планировал вернуться в Баку и попытаться начать новую жизнь.

– Жена, еще чаю! – приказал хозяин.

– А кто тебя в туалет поволочит? – раздался голос из кухни.

– Я не умер, отец, – произнес слуга, встав из-за стола, где играл с ним в шашки.

Когда он вернулся с чаем и медом, соперник уже убрал игру в коробку, подтрунивая:

– Проигрывал и нашел повод улизнуть.

– Сам ты проиграл, – ответила жена, достав коробку с домино. – Он же не сдался, а ты не стерпел.

Гызылгюль-хала размешала косточки домино и, обняв дворецкого, усадила перед мужем.

– Я за «спасибо» не играю, – улыбнулся Абдул. – Если проиграю, большой серый гусь – ваш.

Предприимчивый слуга не только увеличил поголовье хозяйского скота, но и завел свой, поскольку места было предостаточно. Когда он прибыл к этим людям, в просторных сараях обитали тощая корова и две козы, которых старики собирались продать; в одном из пяти курятников находилось 15 кур. Некогда богатый фруктами сад также пришел в запустение.

– Аппетит пропал. Давай договоримся по-другому, – ответил старик. – Проиграешь – отрежу ногу, жена пришьет мне.

– Сам пришью, – усмехнулся Абдул. – А если проиграешь ты?

– Встанешь и включишь видео.

После выписки из больницы дочери купили ему видеоплейер, в который он просил ставить только одну кассету – малую свадьбу