А дальше дети охранников – соответственно, мои внуки – будут видеть только то, как их родители охраняют капитал. Они получат деньги и груз ответственности, который попытаются скинуть, – и с высочайшей долей вероятности в поколении внуков уже все будет потеряно. Что неудивительно – ведь у них не будет вообще никакой связи с тем, как этот капитал создавался, они не видели, как был пройден путь, не были ни участниками, ни свидетелями. Видимо, срабатывает какая-то интересная настройка мозга. Я не знаю, как это работает; предполагаю, что и ученые не расскажут. Но я точно понимаю, что в третьем поколении нет эмоциональной связи со стартом и развитием компании, с самой компанией. А это ведет к краху.

Когда мы с Катей это поняли, то пришли к решению, что наши дети сами станут определять, куда пойдут учиться и что будут делать в жизни. Точка. Они будут «предпринимателями своей жизни». Став студентами, они получат медицинскую страховку и беспроцентный заем на образование – это будет их старт в собственную жизнь.

Решение было принято, и об этом надо было как-то сообщить детям. Если честно, я очень боялся того разговора на семейном совете. Переживал: как дети отнесутся к нашему решению? Сколько раз мы с Катей пытались спрогнозировать их реакцию, плодя домыслы, как показала жизнь, лишенные почвы! Все наши предположения оказались неверны. И в целом, и в частностях. Ничего не совпало. Вообще ничего.

Дети внимательно нас выслушали. Несколько раз переспросили: «Это не шутка? Вы точно так решили?» Были ли они удивлены? Да. Расстроились ли? Точно нет. Они только хотели убедиться в том, что это не фейк, не прикол. А в результате – поняли нас, согласились и приняли это решение. Мой друг Рубен Варданян рассказывал, что, изучая этот вопрос, узнал: если объявить сыну или дочери нечто подобное после того, как им исполнится 21 год, может оказаться поздно: человек уже сформировался, вырос с тем, что имеет право рассчитывать на какую-то долю семейного капитала. Мы прислушались к словам Рубена, не стали ждать и сделали все как можно раньше. Старшей дочери было на тот момент 15, старшему сыну – 12. Они всё услышали, поняли, и это было главное. А младшие двое уже примут такой подход как само собой разумеющийся.

Прошло время. Старшая дочь учится там, где решила. Сначала она хотела поступить в Высшую школу экономики, но, по ее словам, не нашла там достойного окружения – достойного с точки зрения энергетического наполнения, пояснила она. В итоге Полина выбрала место, где нашла такое окружение, – Физтех. Но чтобы поступить туда, надо было как минимум сдать физику – а она никогда не напирала на изучение этого предмета. Пришлось три раза в неделю ходить к репетитору и заниматься по три часа. В результате – чем я был приятно поражен – Полина поступила на бюджетное отделение Физтеха. И я искренне этому рад – там учатся сильнейшие.

Она взяла у нас академический заем, который полностью покрывает ее отдельное проживание. Сняла квартиру в ближнем Подмосковье. У нее свой бюджет на вещи, поездки, питание – то есть полная хозяйственная автономия. Она помнит, что кредит надо будет вернуть, и шутит: «Теперь у меня три выхода: открыть бизнес, сделать карьеру или удачно выйти замуж». А если серьезно, то я вижу ее настрой на то, чтобы инвестировать свое время и заемные деньги в становление себя. И это меня радует.

Больше нет этих обычных рассуждений и обсуждений на тему, дадут ли мама с папой денег на покупки. Самостоятельный бюджет ребенка – не игра, а реальное возникновение хозяйства отдельного человека. И это дает удивительный эффект: наши беседы с Полиной, когда она приезжает домой, строятся не вокруг того, может ли папа «подкинуть 10 тысяч рублей», и не вокруг бытовых проблем. Мы говорим о театре, об искусстве и о том, как нам хорошо вместе. Из наших разговоров исчез хозяйственный привкус, они освободились от финансовой обусловленности, потому что разделение бюджета теперь ясно и понятно нам обоим.