– А если бы ты шустро не завопил, что ты друг, я бы тебя еще там прикончил.

– Справедливо. И мне давно уже кажется, что эта поспешность ныне выходит мне, как у вас почему-то говорят, боком. Смерть – необратимый и трагичный финал, особенно для лишенного необходимости умирать, но выражение «участь хуже смерти» внезапно открылось передо мною в жутких подробностях.

Это он еще миковой стряпни не пробовал. Ничего, закалим длинноухого, разовьем инстинкты и рефлексы, вернется на историческую родину таким мачо-эльфом, что все ушастые девахи его будут. Или нет. Может, у них там как раз такие рассуждатели считаются за наиболее завидную партию? У нас тоже есть такая доктрина, под условным названием «зануде проще уступить, чем отказать».

– Оно оттуда до нас не доберется? – продолжал между тем Мик. Совсем ему не идет такая настороженность. Он у нас обычно движущая сила всех необдуманных акций.

– Если это вопрос ко мне, то, – Фирзаил покосился на меня, тяжко вздохнул и с явным усилием выдавил: – Не знаю. Простите. Извините. Виноват.

– Может, тогда пойдем отсюда потихоньку? – внес я предложение.

– Да ты чего, Мейсон! А вдруг оно вылезет? Тут мы его и жахнем!

Ах, вот он чего стойку делает. Ну да, его хлебом не корми, дай с чем-нибудь новым подраться. Размеры его не смущают. У него свои понятия об адекватном поведении: не стыдно сбежать от превосходящего в силе противника, вопя в ужасе и сверкая пятками, но разойтись, хотя бы не попытавшись схлестнуться – признак потери боевого духа, что в боевых искусствах автоматически влечет за собой дисквалификацию.

– Мы не будем его жахать. Нам скорее всего не хватит одной гранаты. Да и ума немного надо проявить. К зиме его отловить – мяса на всю страну хватит.

– Он лодки ест. Не думаю, что на такой диете вкусные окорока нагуляет.

Обезьян снова потыкал меня в плечо. Да я ему на руки мешки с ватой в конце концов надену, а то он меня инвалидом сделает! На этот раз он рапортовал о готовности – костюм надет, задание выполнено. Штаны оказались слегка тесноваты, хотя у отца ноги отнюдь не как соломинки, куртка в верхней части вовсе не сошлась – зацепилась только самая нижняя застежка на брюхе. Хорошо хоть, рукава широченные, не полопались сразу по всем швам. Собственную одежду, напоминающую не то рубище узника фашизма, не то заношенную пижаму, рыжий снимать не стал, так что из-под куртки торчала теперь небрежного покроя майка. Не скажу, что видок стал сколь-либо приличным, особенно учитывая огромную башку, отливающую в нынешнем приглушенном освещении багрянцем… Но, будем считать, сделан первый шаг на пути к новому имиджу. На голову при крайней нужде соорудим арафатку из скатерти или простыни. Руки вот еще… они тоже предосудительно красные, к тому же по самые костяшки заросшие плотным волосом. И ноги. Трудиться над тобой и трудиться, безымянный ты наш. Нет ли в окрестностях незанятых имиджмейкеров? Ох, это вряд ли, в такое непростое время они нарасхват будут – ведь каждому, кто постоянно светится на публике, придется удвоить усилия, чтобы бледным не выглядеть. Может, его хотя бы покрасить в масть, не вызывающую у окружающих политкорректного ступора? Или права была Айрин – его достаточно из самой Канады вывезти, чтобы по всему остальному миру в нем без малейших сомнений начали опознавать местного выходца?

– Дьявольски красив, – признал я на всякий случай, пока он опять меня колотить не начал. – Вы тоже можете приодеться, господа диспутанты. Но давайте все-таки сперва отойдем подальше, а то вдруг этот водоплавающий все-таки на берег полезет. Собирайте вещи и двигаем.