– Я Берни. Сегодня двадцать третье… уже двадцать четвертое мая. Две тысячи тринадцатого года.

– Тринадцатого?!

Да чтоб тебя, Эл, криворожий ты сукин сын! Это у тебя называется неделей?! Мне ведь не приснилось, он говорил – неделя, правда?! И как же это неделя превратилась в десять долбаных месяцев???

Кажется, мне надо присесть.

Молодцом, дед, подколол так подколол.

Десять месяцев.

Погиб прошлой зимой.

Да как же так-то, мать вашу?! Это ж дед! Уж на что мы в семье все крепкие, двумя топорами не убьешь, но этот-то вообще железный… был.

Или все-таки не был?

Или чаша сия не минует даже железных дровосеков?

– Когда после Сотрясения стали появляться чудовища, – бубнил тем временем над ухом Боб… то есть, как его, Берни. – И народ стал перемещаться с юга, где вообще все плохо, к нам сюда, на север, тут стали образовываться отряды самообороны… вот то, что сейчас мы называем боевым ополчением… Теодор был в самом центре, у него и опыт, и навыки, он тут сперва чуть ли не в одиночку организовал оборону. А потом, когда народу больше стало, и официальное законодательство подтянулось, и отряды удалось укомплектовать, и снабжение оружием наладилось, тогда уже от обороны перешли к чистке территории. Вот тогда зимой он и погиб. Пошел с группой на поиски потерявшихся в снегопаде, и там какое-то новое чудище набросилось. Со старыми-то он бы не попался, а тут… четверо сразу погибли, а он тоже… его ранило сперва, а от монстра они отбились, но живым его донести не смогли.

– Ладно, ладно, – упс, кажется, у меня голос скрутился на ноль процентов. Откашлялся, проглотил застрявший было в горле комок. – Ладно, Берни, хорошо, я тебя понял. Дед погиб. Будем считать, хорошо устроился, старый засранец, вот так минуя Альцгеймера в народные герои… Все там будем и ему еще выскажем. Проехали. Можем мы пройти в поселок и дух перевести?

Да уж, перевести хотелось бы. Потому что сказать «проехали» легко, а вот реально проехать так просто не получится. Надо будет присесть на продавленный дедовский диван, добыть из-под него резервный пузырь скотча – хотя последние двадцать лет, после смерти бабки, дед и жил один, никем не гоним, но от привычки прятать бутылку так и не избавился – и отдышаться по-человечески. Нет, я видел, как люди умирают, в том числе хорошие, в том числе прямо на руках, но дед… И невовремя-то как!

Оглянулся. Чарли сочувственно похлопал меня по плечу… до него еще не дошло, что хоть полбеды чисто мои, но остальные пол – наши общие. И перед мамой ему придется отчитываться не за недельный загул, а за годичную самоволку. Если еще есть перед кем. Она, конечно, такая тетка, что с ней никакие чудовища не рискнут связываться, но… скажем так, неожиданный дедов фортель подорвал мою веру в жизнестойкость человечества. Айрин, с другой стороны, смотрела широко распахнутыми глазами и что-то беззвучно бормотала – не то молитву, не то, может, список дел, которые придется спешно доделывать после такого капитального прогула.

– Тут такое дело, – Берни нервно захрустел пальцами. – Как я сказал, на север переехало много людей – ну, из тех, кого Сотрясение, или бомбежки, или война согнали с места… Так что все наши сообщества – ну, вот как наше, в здешних краях, где уже и не перенаселенный юг Канады, но еще и не глушь – сильно разрослись, принимая новоприбывших. Мы активно строимся, но и существующий жилой фонд…

– Ты пытаешься сказать, что дедов дом кому-то уже отдали?

– Не сразу, конечно, – Берни вскинул руки в защитном жесте и даже почему-то замотал головой, словно решительно отрицая сей вполне очевидный факт. – Сперва, разумеется, наш комендант связался с родственниками Теодора… то есть попытался, и даже, кажется, кого-то нашел из его детей…