Она метнулась на кухню, принесла бутылку, два бокала. Составляющие оставшейся не доигранной настольной игры были собраны и убраны подальше, светить осталась только лампа на ее прикроватной тумбочке. В приглушенном свете сев друга напротив друга все также поверх покрывающего пол мягкого ковра, на фоне стука дождя за окном разлив вино по хрустальным сосудам, заводя разговор, она с разрешения поинтересовалась о тонкостях его отношений с женой подневольной, но все же. – Я же говорил… я… не касался ее. Мой отец как-то избил меня… – печально улыбнулся он. – Мне было уже восемнадцать я, конечно, попытался ответить, но получил только больше от его огромных кулачищ. Избитый я приполз в нашу халупу, она расплакалась, сказала, что тоже устала от этого кошмара, предлагала все это прекратить. Стала раздеваться, но я… только попросил у нее прощение и получил пощечину вдобавок. Да знаю, я идиот, – вспоминая былое, внутренне он обжегся о шипы старой ненависти к себе, в последнее время позабытой, спасительно отглотнув вина.

– Прости, – она естественно не хотела погружать его в тяжелые воспоминания.

– Да все нормально. Я сам во всем виноват… Не хотел быть тем, кем рожден, все мечтал о чем-то. Сейчас я понимаю смысл и плюсы той былой… мм простой жизни, но уже поздно, я уже здесь, – выдал он улыбку, дабы успокоить собеседницу.

– Так ты получается мальчик? – округлив загоревшиеся глазки, только сейчас осознала она.

– Да, получается, – спокойно согласился он.

– Алекса сказала мне ляпнуть что-нибудь вроде: «хочешь попробовать меня на вкус», – произнеся это вслух, она рассмеялась, стеснительно прикрыв рот рукой. Поддержавший улыбкой он смотрел на нее с интересом. – Ведь ты молодой симпатичный парень… твоя жизнь по идее в самом разгаре. Хочешь провести эту ночь со мной, без ответственности, просто ради удовольствия? – наконец смело посмотрела она на него горящими озорством глазами.

Набравшийся мужества оставив бокал на полу, он встал, подойдя, поцеловав эту глупышку в накрашенные красной глянцевой помадой губы, оказавшиеся нежно сладкими на вкус. Она, сорвавшись, тут же засунула язык ему в рот, потянув на пол, запалив в нем сдержанный с ума ее сводящий огонь. Катания в пробных поцелуях по полу, ее истомные стоны и хихиканья в перерывах на прерывистые хватания воздуха, его спокойствие неторопливость и нерешительность эту проказницу распаляющие, едва не снесенная в разгоревшейся страсти прикроватная тумбочка, переросли в размеренное наполненное смакованием действие в ее постели.

Юное артэонское воплощающее произведение искусства тело, гладкое нежное лишенное излишнего волосяного покрова, кожей источающее приятный затягивающий аромат, возбуждающий на время полового акта пробудившимися аккуратными отголосками естественных запахов в нужных местах, снимая все барьеры, толкало к безумным поступкам. Долгое время томящееся внутри неуловимое желание, безумная подсознательная жажда, получив возможность удовлетворения, вырвалась из него мощным напором, заставляя ее сладостно стонать. Да и сама она, разгораясь, вытворяла такое, от чего сердце буквально останавливалось. Несмотря на его неопытность, она не сказала ему ни слова, все нужное передавая взглядом. Долго «играя» с хулиганистой Фиалкой, которая даже здесь умудрялась хихикать, лаская ее безупречное лишающее рассудка тело, в итоге он испытал то самое внеземное удовольствие.

***

Проснувшись утром под теплым одеялом, согреваясь приятным теплом исходящим откуда-то из глубин человеческой своей души, он долго не хотел открывать глаза. Оставленная ею сладость, испарившись с тела и губ, осадком внутри тлела воспоминаниями минувшего наслаждения. Нахлестывающие волнами впечатления прошедшей ночи были такими светлыми, что казалось, будто это было в прекрасном сне или скорее где-то в раю, но никак не в реальности. Не открывая глаз, он инстинктивно потянулся обнять ее, желая приластиться к ее телу. Сжав вместо теплой Фиалки ее остывшую подушку, пропитанную разнеживающим уже любимым ароматом волос, Роин удивленно открыл глаза, на часах было начало десятого.