– Прогуляемся-ка до реки?

Мы зашагали к набережной. Некоторое время мы шли молча, но потом Данилевский заговорил:

– Князей Кобриных здесь все знают. Ты, вероятнее всего, видел младшего из трех братьев – Всеволода Константиновича. Про него много не расскажу, кроме того, что он известный щеголь, мот и вертопрах. А вот самый старший из них – Евгений Константинович Кобрин – это фигура-с: адъютант московского обер-полицмейстера…

– Самого обер-полицмейстера? Главы городской полиции?

– Ну, да! Есть еще и средний, Дмитрий Константинович, – столичный светский лев, почти всегда в Петербурге…

– При дворе?

– Нет, большей частью при игорных домах! Поговаривают, что очень недурно в карты играет. Ну и возглавляет пару общественных заведений или богаделен, или что-то в этом роде, не помню…

– Зачем же им тогда слуги моего дяди?

– Савельев несколько лет был у князей приказчиком, потом управляющим. Говорят, именно здесь и родился его капитал. Более того, очень много финансовых дел с Кобриными у него было и в последнее время, незадолго до его собственной смерти. Так что, думаю, после оглашения завещания тебе, брат, придется с ними столкнуться.

Я задумался.

Мы вышли к реке. В воздухе запахло тиной.

– Меня еще одно смущает, – сказал я. – Мой дядя был миллионщиком, и его приказчик может рассчитывать на хорошую сумму в завещании. А я не знаю никого, кто с капиталом на руках и с большим опытом за плечами пошел бы в услужение вместо того, чтобы пустить собственные деньги в оборот. С капиталом да опытом самое время свое дело заводить! Так же все поступают! А тут, значит, он себе уже и место подыскал. Не сходится тут что-то. Но что?

Мы остановились у каменной лестницы, подножие которой омывали темные волны. Перед нами сонно текла река. Невдалеке от нас какая-то пара, прогуливаясь, кормила чаек. Девушка в сером пышном платье с кринолином бросала в воздух кусочки хлеба, и ни одна крошка не достигала земли: птицы, пронзительно крича, подхватывали добычу на лету. На мостках чуть поодаль бабы полоскали на реке белье. Они о чем-то болтали между собой и смеялись, и их пустой смех вкупе с криками чаек и печальным звоном церковного колокола, принесенным ветром откуда-то с того берега, почему-то сеял во мне тревогу.

– Слухов о старшем брате Кобрине ходит много, и все они дурного свойства, – продолжил Данилевский. – Про любовь ко всякого рода мздоимствам, злоупотреблениям и подношениям можно и не говорить. Именно его торговыми делами руководил твой дядя; пусть уже лет десять прошло, как он перестал быть главным управляющим Кобриных, от дел он так и не отошел. И, как поговаривают, капиталы князей тоже всегда участвовали в его собственных предприятиях…

Студент сел на скамейку и закурил папиросу.

– Да, есть еще одна тонкость, – помахал он в воздухе обгоревшим черенком фосфорной спички, – отец братьев Кобриных, князь Константин Евгеньевич, был игроком и, конечно же, неудачливым. Можно сказать, он в счет своих колоссальных долгов раздал все свое состояние соседям-картежникам и заезжим любителям виста. Но вот что удивительно: когда долговая тюрьма уже казалась неминуемой, Савельев, будучи еще управляющим князя, исхитрился и поправил княжьи дела. В некоем вечернем листке как-то тиснули заметку о том, что приказчик через подставных лиц, а также от своего имени выкупил почти все долговые векселя знатной фамилии. Положение князя было общеизвестным, так что его финансовые обязательства продавали в полцены, а может, и того меньше. Одним их предъявлением к оплате твоя дядюшка мог бы сделать банкротами всю княжескую семью. И это был бы их окончательных крах. Чуешь?