Не скажу, что старшие держали нас в ежовых рукавицах, но расплачиваться за свои проделки приходилось. Санкции по отношению к нам применялись не особо изощренные. Обычно нас просто разводили по разным комнатам, хотя в самых криминальных случаях могли и легко отшлепать. Но особенно обидно мне было, когда папа переставал со мной разговаривать. Его молчание могло продолжаться по нескольку дней подряд, и, пожалуй, именно это я воспринимал как самое серьезное наказание.

Праздники в нашей дружной семье мы отмечали так, как это было принято в то время. Ни о каких ресторанах речи не шло. Чаще собирались на Смоленской или в Очаково, а в наш с папой день рождения – на даче. Слишком дорогих подарков нам никогда не делали. Помню, как на радость Андрею в день его рождения подарили игрушечную машину, но простую, а не радиоуправляемую. А для меня самым запоминающимся подарком навсегда остался тигренок Глебка – мягкая игрушка, которую я однажды увидел в магазине в старой олимпийской деревне и немного позже получил на свое шестилетие. С тех пор Глебка несколько раз лишался усов, которые ему периодически пришивали, но в целом он по-прежнему чувствует себя неплохо и живет дома у мамы.

Если вы спросите, какие качества моего характера унаследованы от папы, а какие – от мамы, то я вряд ли сумею ответить на этот вопрос. Детально разобраться тут невозможно, поскольку родители были для меня единым целым и на воспитание сыновей в основном смотрели одинаково.

Мой папа был офицером. После школы в Москве он окончил Саратовское военно-химическое училище, Военную академию химической защиты[2] и Московский институт управления[3]. Два года после академии он служил в Ростове, неподалеку от Ярославля, после чего перевелся в Москву. Его воинская часть выпускала пособия для войск химической защиты, снаряжала и обкатывала машины химической разведки, передвижные радиохимические лаборатории. Приходилось ему бывать и в командировках на известном химическом полигоне в Шиханах, под Саратовом.

Последние несколько лет в погонах папа провел в Управлении Министерства обороны, откуда уволился в 1991 году в звании полковника. Та служба пришлась ему не по душе. Папа часто говорил, что это не его место, слишком много кабинетной казенщины и подковерных интриг. Подозреваю, что нервное напряжение, которое папа испытывал на работе в управлении, в итоге сказались на его здоровье. Осенью 1990 года у него случился первый инфаркт, хотя прежде явных проблем со здоровьем не возникало.

В советские времена люди в погонах встречались на улицах гораздо чаще, чем сейчас, и были мальчишки, которые гордились военной формой своих отцов. Я же этому особого значения не придавал, зато хорошо помню, как зимой по дороге в детский сад папа в шинели и офицерской шапке вел меня за руку и объяснял, почему сейчас темно, но скоро день будет прибывать.

По характеру папа был человеком импульсивным, прямым и без увиливаний говорил в глаза то, что думает. Нравилось это, конечно, не всем, тем более что со стороны незнакомых людей папа абсолютно не терпел панибратства и обращения на «ты». Особенно это касалось тех собеседников, которые были заметно младше его по возрасту.

Другими выраженными чертами папиного характера были азарт и целеустремленность. Если он что-то решал про себя или тем более обещал другим, то выполнял обязательно. Говорят, что в молодости это выражалось подчас в самых неожиданных вещах. Позже папины друзья рассказывали мне, что однажды во времена учебы в военном училище он на спор просидел несколько часов на шкафу, не сказав ни слова.