Ранее Кутепов не сомневался, что тяжкая ноша ему по плечу. В последнюю неделю уверенность пошатнулась. Под ложечкой появилось сосущее томление, будто процессы, происходящие на фронте, стали неподвластны его воле.

Настроение не поднял даже успех прошедшего дня. Ворвавшиеся на станцию Стишь корниловцы сумели не просто удержаться на данном рубеже, отбив все атаки превосходящего противника, а обратить его в бегство до самого Орла. На левом фланге при содействии дроздовцев третий офицерский генерала Маркова полк вернул город Кромы.

«Гм, офицерский, – Кутепов машинальным жестом огладил квадратную бороду. – Вот так и рождаются легенды».

Подполковник Лауриц, недавно перебежавший от красных, в числе прочего, сообщил – противник убеждён, что противостоящие ему «цветные» части состоят сплошь из офицеров, люто ненавидящих советскую власть. В действительности названия полков – дань традиции, память о погибших вождях. Третий Марковский наскоро сколочен из пленных красноармейцев. Офицеры в нём также имеются – мобилизованные в Курской губернии, два года уклонявшиеся от борьбы, надёжность их сомнительна.

«Тем не менее Кромы наши, и вновь мы стучимся в дверь Орла», – генерал ввинтил окурок в пепельницу.

Его замысел о нанесении расходящихся ударов приносил результаты. Теперь прикусят языки злопыхатели, называвшие этот ход тактически безграмотным. Шептуны за деревьями не увидели леса. Дробление сил корпуса позволило создать две самостоятельные группировки – немногочисленные, но маневренные. Обозначилась тенденция к тому, чтобы отнять у красных инициативу и перестать, наконец, идти по их указке.

Удача далась дорогой ценой, особенно корниловцам, безвозвратно потерявшим четыреста бойцов. Остроту ситуации временно сгладило прибытие пополнения.

«Пополнение… К тришкину кафтану наспех прихватили очередную заплатку», – Кутепов снова потянулся за папиросами.

Покрытие урона приобрело устойчивый характер импровизации. Вот и последнее подкрепление удалось влить лишь благодаря ухищрениям полковника Скоблина, набравшего в ближнем тылу новых ударников на смену выбывающим в каждодневных схватках. Аналогично выкручивались дроздовцы, марковцы, алексеевцы, самурцы.

Штаб армии не наладил механизма правильной мобилизации, равно как и системы интендантского снабжения. А Ставка главкома, изредка подбрасывавшая крохи, ныне огорошила – обходитесь своими силами, резервов в тылу нет. Более того, сверху прокатили пробный шар: «Готовьтесь, Александр Павлович, помочь соседям справа».

Конница Шкуро и Мамантова, побитая под Воронежем, откатывалась к узловой станции Касторная. Растерявшимся казакам требовалось опереться на плечо стойкой пехоты.

Как отреагировать? Встать в позу, заявить о недопустимости дальнейшего ослабления Орловско-Кромского фронта в разгар решающего сражения? Пригрозить отставкой? Хорошо, если манипуляция возымеет действие и главком изыщет возможность помочь казачьим генералам, не трогая первого армейского корпуса. А если отставка будет принята? Что тогда? Угасание в резерве высших чинов? Всеобщее забвение? И это в тот момент, когда он в трёхстах пятидесяти верстах от Москвы, когда столько сил положено на алтарь…

Мысли потекли в другом направлении, поток их огибал острые углы.

Митинговать недопустимо. Краеугольный камень регулярной армии – дисциплина. Имей Деникин другие варианты, он не стал бы рвать войска, бьющиеся на самом ответственном участке.

Объективности ради следовало признать, что в плане Ставки для него, Кутепова, усматривались личные резоны. Не удастся остановить Будённого у Касторной, десятитысячная конная орда хлынет в прореху, охватит провисший фланг первого корпуса, загонит в мешок.