По дороге домой все молчали, и лишь Мэри всхлипывала на плече мужа. Ни ее сестра, ни другие родственники не стремились поддержать убитую горем мать, ведь это по ее вине, считали они, погиб малыш Джонни.

Лиам вспомнил события новогодней ночи. Видя, что брат замерзает на смерть, он, сдерживая слезы, закутался посильнее в тулупы. В голове вихрем проносились воспоминания всей его жизни, мысли и фантазии о том, что будет дальше и сейчас даже та женщина не волновала его. Прошло несколько часов. Лиам задремал, но первые лучи восходящего солнца разбудили его. Юноша вскочил, как ошпаренный, и кинулся к Джону. Увидев брата, Лиам отпрянул, будто его ударили. Кожа Джона посинела и покрылась ледяной корочкой. Глаза были немного приоткрыты и казались сделанными из стекла. Мальчик не дышал. Лиам осторожно подошел к коляске с братом и самыми кончиками пальцев отклеил скотч. Он раскрыл ремень, держащий Джона и теперь все выглядело так, будто ребенка и правда забыли на улице.

Стараясь не шуметь, Лиам Константин прокрался в свою комнату и улегся на кровать. Он думал, что не сможет сомкнуть глаз, однако тут же уснул крепким спокойным сном. Его разбудил истошный вопль Мэри. Лиам не помнил, когда раньше мать так сильно кричала. Это было похоже на звериный рёв. И весь дом наполнился атмосферой какого-то кошмара, пережить который не представлялось возможным.

Через три дня после похорон Лиаму исполнялось 18 лет и именно в этот день в дверь фермерского дома постучались сотрудники органов опеки. Две с виду милые полные женщины нахально ворвались в дверь и бесцеремонно стали осматривать каждое помещение. При этом ставя какие-то отметки в блокноте. Мэри заметалась, выпучив глаза. Она побежала в ванную, чтобы умыться и почистить зубы – от нее ужасно несло алкоголем.

Как Лиам и опасался, смерть брата не заставила мать пить меньше, а наоборот подтолкнула ее конкретно «подсесть на стакан». Родственники разъехались, Дэмиан еще вчера уехал в город, якобы решать вопросы по работе, и Мэри стала заливать горе немыслимым количеством виски, оставшимся после рождественских праздников. Ирен, не совсем понимая, что происходит, часами играла в приставку, иногда отвлекаясь на походы за едой или в туалет. Она даже не подходила к матери. Смерть Джона задела ее лишь в день похорон, когда все вокруг плакали, и Ирен посчитала, что необходимостью проявить сочувствие. Но для нее просто не существовало Джонни. Она ни дня не ухаживала за ним, даже не подходила к нему, если он плакал. По сути Ирен была таким же овощем, как ее младший брат, но ей не требовался особый уход. И в отличие от Лиама, в школе у нее были друзья, и никто ее не боялся.

В этот день, когда Лиама никто не поздравил с совершеннолетием, две милый дамы решили отобрать его единственную родную сестру из дома.

– Нет! Вы не имеете права! – голосила Мэри, заламывая руки.

– Имеем, вот документ, – спокойно отвечала одна из женщин, кажется, миссис Голдсмит, протягивая Мэри лист бумаги, – мы могли бы забрать и вашего второго ребенка, миссис Константин, но, к сожалению, Лиаму уже исполнилось 18. Кстати, Лиам, с днем рождения.

Женщина приветливо улыбнулась вышедшему на крики матери Лиаму, и протянула ему плитку шоколада. Мэри, внимательно вчитываясь в документ, вдруг резко одернулась и ошарашено посмотрела на сына. Она совсем забыла про его праздник. А он не стал напоминать. Ирен бы «проела всю плешь» родителям, требуя сладкого стола и подарков, совершенно не думая о том, что происходит вокруг. Но не Лиам. О его дне рождения вспоминали редко, ведь он приходился на новогодние праздники.