Развитие сюжета противостояния Кремля и парламента происходило на моих глазах в буквальном смысле, поскольку трудился тогда в злосчастном Верховном Совете. И, чего греха таить, не был сторонником его руководителей. БН олицетворял в то время во многих умах стремления и надежды на перемены. Поэтому после знаменитого Указа 1400 наша группа покинула Белый дом и включилась в формирование нового парламента – Федерального Собрания. Что происходило потом, всем хорошо известно. На первых выборах победил В.Ф.Жириновский. Грабительская приватизация, танки с московских улиц вскоре докатились до Грозного, БН клялся «лечь на рельсы», подшофе дирижировал немецким оркестром, да так умело, что в собственной стране случился дефолт.

Когда-то в прошлом, еще на II съезде РСДРП, знаменитый марксист Г.В.Плеханов, походя, сформулировал тезисы поведения революционной власти по отношению к парламенту. В зависимости от его лояльности. Старику не повезло: он увидел собственными глазами разгон Учредительного Собрания, разгул революционной шпаны. И повезло одновременно, поскольку не увидел того, что произойдет в России потом. Но умирая, пришел к заключению, что революция опошлена, а Ленин, к сожалению, не арестован. Только какое дело до этого миллионам жертв революционной целесообразности, в число которых попали убиенные в октябре 93-го? И те двое, погибшие рядом со мной у Белого дома.


Вот и годовщина Октябрьской Революции,

Но в девяносто третьем в столице опять буза.

Смогут ли там понять нас, в далекой Турции,

Боремся почему же мы то против, то за.


На Тверской, Краснопресненской и у Кремля

Толпы разных гражданских вокруг костров,

Тупо затаилась уставшая от побоищ земля,

Ждут давно развязки Питер, Казань и Ростов.


Близится уже к концу штурм в Останкино,

Мёртвые тела собраны и рядком лежат,

Слёзы впереди еще горькие мамкины,

И проклятия тем, кто судьбою страны вершат.


Утром – Белый дом, окруженный танками.

Залпы прямой наводкой. Вот и в мое окно

Лупят вовсю зажигательными болванками,

Дедушка, видать, не трезвый, ему всё равно.


С крыш домов снайперы бьют очень прицельно,

Кто-то рядом со мной в асфальт уткнулся лицом,

Свитер в крови и на шее крестик нательный,

А на безымянном пальце сверкнуло кольцо.


К ночи сдался горящий оплот революции,

Вот и арестованные с поднятыми руками,

Дела там нет никакого, в далекой Турции,

Скольких развезут по моргам грузовиками.


Всё проходит. Стала историей эта кома.

И мне сейчас потому больнее вдвойне,

Что пацан, застреленный у Белого Дома,

Выучить не успел урок о гражданской войне.

Поэт в России больше, чем поэт?

Вопрос меня волнует много лет,
Ответить на него немало значит:
Поэт в России больше, чем поэт,
И если да, то будет ли иначе?
Насколько больше я уже давно
Понять пытаюсь, но выходит тщетно,
Наверное, Поэтам всё равно,
Прозрачно это или незаметно.
Перчаткою наотмашь по лицу,
Захлопнув прочно за собою дверцы —
Ну как простить обиду подлецу?
Дуэль. Барьер. И пуля прямо в сердце.
И нужно звать, и плакать, и жалеть,
Под залихватский перелив тальянки,
И не узнать, как песни эти петь
Потомки будут трезво и по пьянке.
Как это всё понять, что хорошо,
Совсем не хорошо, насквозь хреново,
Папашам ведь совсем не до стишков,
Ярмо на шею им одели снова.
Петлю на горло и свинец в висок,
Старуха, отбирая, косит чисто,
И превратив чужую жизнь в песок,
Последний вздох прервет рука чекиста.
В России почему-то всё не так,
Чего в нас больше: лжи, отваги, страха?
Царит его величество бардак,
В конце дороги с топорами плаха…
Поэт везде – сначала он поэт,
Творит не ради Нобелевских премий,
Чего в нем больше, а чего в нем нет,