Егорыч достал из принтера лист бумаги, положил его перед собой и написал: “Я пидор”. Звучало двусмысленно, могли принять за метафору. Вроде и на самом деле предатель, ведь все предатели пидоры. “Но не все пидоры предатели”, – утешил себя подполковник и зачеркнул только что написанную фразу. Взял ручку и начал заново: “Я узнал, что я пидор. Жить с этим не могу. Прощайте”. Это ему тоже не понравилось – двусмысленность оставалась. Он порвал листок на мелкие кусочки, пошел в туалет и спустил обрывки в унитаз. Вернулся в кабинет, взял новый лист и быстро, почти не задумываясь, написал: “Будучи православным патриотом нашей великой Родины, на склоне лет я обнаружил в себе непреодолимую тягу к мужчинам. Не считаю возможным жить с этим. Желаю умереть мужем, отцом, офицером и честным человеком. В своей смерти виновен только я сам. Честь имею”. Егорыч перечитал текст и остался доволен. Выпив для храбрости еще четверть бутылки, он быстро, чтобы не передумать, взял пистолет, поднес его к виску и положил палец на курок. Однако в самый последний момент ему пришла в голову мысль, что слово “непреодолимый” он, возможно, написал неправильно. Генерал Овдеенко ругаться будет. Испуганно опустив пистолет, Егорыч открыл ноутбук с ненавистным Sekretex и вбил в окошко поиска “Как пишется непреодолимый, через а или через о”. Он уже совсем было собрался нажать на ENTER, но вдруг осознал, что даже перед смертью, за минуту до собственного конца боится начальника. Стреляться, беспокоясь о грамматике, было стыдно и невозможно.

– Сука! – заорал он и хрястнул кулаком по столу. – Сука, тварь голимая! Хуже, чем пидор, раб я! Сука!!!

Слова опрометчиво выскочили изо рта, и от них уже было никуда не деться. Я находился внутри Егорыча и чувствовал его отвращение к себе. Видел, как на месте старого стержня появляется еще слабенький побег нового. Подполковник многое про себя понял. Главное, что жил до этой минуты неправильно. Жил, как другие хотели, чтобы он жил. А сам-то и не жил, получается… Да даже если и пидор, ну и что? Он чего, Родину предал? Жену и сына без куска хлеба оставил? Может, он и плохой, да только ничего плохого никому не сделал.

Егорыч отхлебнул еще виски, занюхал нагревшимся в его руке пистолетом, вдохнул кислый металлический запах оружия. Выдохнул, сказал тихо: “Да пошли они все…” – и кликнул мышкой на первую ссылку про шаловливых зайчишек.

Егорыч пустился во все тяжкие, смотреть на него было и стыдно, и противно, и смешно одновременно. Открытие истинной природы своей сексуальности гнало Егорыча по самым темным московским гей-притонам, и он, безумный, но счастливый, бежал, не разбирая дороги. Будь он юной красавицей, я наблюдал бы за этим забегом со вполне простительным интересом. Но шестидесятилетний лысеющий и обрюзгший чекист в поисках крепкой мужской задницы… Тяжкое зрелище, и выдерживал я его с трудом. К моему счастью, довольно скоро среди десятков партнеров Егорыч все-таки нашел свою любовь. Добрейшего, застенчивого и очень образованного историка моды Тимура. Ему было около сорока, он считался убежденным геем, дружил с геями, одевался как гей, но Егорыч оказался у него первым. Вот ведь как бывает: тончайший рафинированный интеллигент и неотесанный мужлан-эфэсбешник, а оказались предназначенными насмешливым мирозданием друг другу. Очень трогательно. Я чуть не прослезился. Несмотря на все закидоны, было в моем кураторе что-то неуловимо хорошее. По крайней мере обаятельное.

После того как Егорыч обрел постоянного партнера, он вышел из угара, где пребывал предыдущие недели, и задумался о своем незавидном положении. Супруга Светлана Сидоровна его не очень волновала, они с ней и так многие годы как муж с женой практически не жили. А вот по работе неприятности грозили нешуточные. Скрыть произошедшую с ним перемену даже и мечтать было бесполезно. Во-первых, все за всеми следили. А во-вторых,