«Скорую помощь» вызвала на адрес соседнего дома. К общежитию было стыдно. Но в машину ее брать не хотели. Они препирались с врачом, стоя прямо на улице. Еще одна нелепая сцена из ее поломанной жизни. В безразмерном платье, растрепанная, круглая. Прижимает к груди полиэтиленовый пакет с обменной картой и тапочками.

– Без сопровождающего не принимаем, девушка, – говорит врач.

Неля настроена решительно. Как в последний бой.

– Позвоните матери, отцу, подруге, – настаивает фельдшер. – У нас приказ – на роды доставляем только в присутствии кого-то близкого.

– У меня никого нет, – отвечает девушка. – Никого.

Резкий спазм схватывает низ живота, ноги подгибаются. Началось. Времени на дискуссии не остается. Врач машет рукой – залезай уже, боец.

И вот она в родильном доме. Ей выдают казенный халат и сорочку. Предродовая залита солнечным светом. Четыре кровати, на одной – в углу, укрывшись одеялом, спит девушка. Нелю укладывают на спину, задирают одежду, лепят на живот какие-то датчики.

Входит женщина в белом халате. Невысокая, кругленькая, строгая. Представляется: Валентина Степановна, врач-акушер. Теплыми руками поправляет присоски на ней. Достает бумаги, расспрашивает про беременность, самочувствие, записывает.

– Ну, чего приуныла? – смотрит серьезно, но в глазах веселые огоньки. – Родишь в световой день, недолго осталось. От меня беременной еще никто не уходил.

У Нели внутри целый вагон чувств. Сердце колотится прямо в ушных перепонках. Мерзнут ноги. И вместе со страхом растет решимость. Скоро все кончится. Бумажку она уже написала. Живота не будет, она вернется в общежитие, всем скажет, что ребенок не выжил, и будет жить дальше. Наступит лето, Неля поедет к родителям, будет спать до обеда, есть пирог с щавелем, разговаривать с мамой до утра, а осенью все эту историю забудут. И она забудет. От этих мыслей на время становится немного легче.

Время идет; нарастает, накатывает обжигающими волнами боль. Неля ходит по палате от стены к стене, опирается руками на подоконник и смотрит в окно. Там едет трамвай, люди торопятся по делам, веселый школьник бежит, размахивая рюкзаком. Она удивляется: как это, жизнь продолжается? Очередная схватка будто бьет по всему телу – от живота до коленей, и она в изнеможении сгибается на кровати. Часы на стене будто отказываются идти, стрелка движется едва-едва. От боли – искры в глазах, и снова передышка. Смеркается. Голова мутная, и никаких мыслей в ней, только дотерпеть, только еще немного подождать. Она закусывает край одеяла, хнычет, терпит, дышит, ждет.

Акушерка Валентина ведет ее в родзал.

– Не дыши сейчас, – кричит в ухо. – Не тужься, терпи, немного, давай, еще, ну!

И вдруг становится так легко, и сквозь пелену не крик даже слышит, а какой-то кошачий писк.

– Девочка, – голос, будто сквозь толщу воды. – Сейчас, мамаша, терпите, покажу.

– Не надо, – пытается сказать она. – Унесите. Не надо.

– 52 см, 3 200 вес, – докладывает Валентина, будто не слыша ее. – Какие волосики длинные, ух!

Неля и слышать не хочет. Какой-то сверток несут к ней, хотят приложить к груди, но она отталкивает, пытается встать с кресла, ее укладывают обратно.

– Нельзя вставать, куда ты, ненормальная!

Ребенка уносят, а она все машет руками, пытаясь что-то сказать: про мужчину, который женат, про маму, которая живет на одну пенсию, про отца без работы. Она кричит, захлебывается. По лицу льется что-то горячее, соленое. Ей делают укол, сознание размывается.

Неля приходит в себя, когда уже темно. В руке торчит капельница, в окно палаты светит фонарь. Пытается встать. Из коридора слышен стук металлических колясок по полу и приглушенный писк со всех сторон. Тело будто переехали катком вдоль и поперек. На руке у нее пластиковый браслет с фамилией и цифрами. Хочется содрать его, но пальцы не слушаются.