Его ударили, голова взорвалась болью, но сознания Дима не потерял, хотя лучше бы ему не видеть того, что случилось дальше.

– Не трогайте его! – вопил Костя. – Отойдите!

Никто не слушал. Слова и крики заглушило пение. Из толпы выдвинулся Иван Матвеевич, рядом с ним стоял помощник Максим. Оба принялись громко, нараспев произносить странные слова на непонятном языке. Деревенские жители, все как один, подхватили. Время от времени они делали синхронные взмахи руками, словно приглашая кого-то встать.

– Психи, – прошептал Дима. – Конченые психи.

– Прости, – сказал Костя. – Всё из-за меня.

И хотя Дима именно так и думал, но сказал, что решение они принимали вместе, чего уж теперь виноватого искать. Оба идиоты в равной степени.

Между тем пение становилось громче, а взмахи руками – энергичнее. Освещенные огнем лица, открытые рты, отсветы пламени в глазах… Ветер доносил звериный запах пота, вдалеке плакал ребенок.

Диме казалось, это происходит не с ним, на самом деле он вернулся домой, перебрал пива, заснул перед телевизором, насмотревшись фильмов ужасов, и теперь видит сон – продолжение одного из ужастиков. Но одновременно с этим парень точно знал: это реальность. Костя тихо плакал.

Внезапно земля под ними содрогнулась. Ощущение было, что глубоко внутри заворочалось, проснувшись, огромное существо. Вопли жителей деревни стали еще оглушительней, еще безумнее: они понимали, что происходит, знали, что будет дальше, и приветствовали грядущее.

Холм посреди площади и вправду оказался могилой. Дима осознал это почти спокойно, утратив возможность бояться. Словно чужими глазами наблюдал он за тем, как земля сначала вспучилась, а потом разошлась, будто края раны, обнажив свое мерзкое содержимое: гроб.

Только гроб не обычный: он не покоился в почве, а торчал вертикально, как росшее под землей дерево. Словно и после смерти мертвец не упокоился, а стоял на страже.

Гроб был колоссального размера, раза в два больше обычного. И, не успел Дима задаться вопросом, каким же должен быть покойник, гроб распахнулся.

Судя по всему, Костин рассудок не выдержал этого зрелища, потому что парень сначала завыл, потом принялся хохотать. Попеременно то выл, то заходился сумасшедшим хохотом, пока все не закончилось. В том, что в самый критический момент жизни Костю покинуло хваленое красноречие, была, конечно, определённая ирония, оценить которую оказалось некому.

Дима завидовал другу, ему тоже хотелось сойти с ума, не понимать ничего. Так было бы легче, милосерднее. Но, к сожалению, ему суждено было до самого конца сохранять здравый рассудок.

Восставший из жуткого гроба мертвец был ужасен: посиневшее сморщенное лицо, впалые щеки, выпирающие зубы; глубоко запавшие, затянутые белой пеленой глаза под тяжелыми надбровными дугами. Высохшее тело, мощные руки, сложенные на груди.

– Прародитель! – в экстазе вскричал Иван Матвеевич. Остальные жители деревни умолкли, взирая на чудовище, как кролики на удава. – Приди! Прими наш дар и благослови! Пришла великая ночь ежегодной жатвы, когда мы славим тебя – того, от чьего семени пошел наш род! Все мы, твои дети и потомки, встречаем тебя по твоему завету, который чтим, подобно нашим предкам. Чтим с того самого дня, как ты перешел в иной мир и возродился не смертным человеком, но Повелителем. И, встречая тебя, славя, мы, как всегда, преподносим тебе дар, а взамен просим благополучия на следующий год: богатого урожая, здоровых детей, силы для мужчин и плодовитости для женщин. Сегодня вместо одной жертвы мы приготовили две – возрадуйся и награди нас, Прародитель!