Каблуки соблюли своего рода минуту молчания, и – «стук-стук, стук-стук», – направились в ту самую подворотню, откуда и появились. Невольный наблюдатель не успел бы даже заскучать, когда меж домов прокатился новый звук. На сей раз, как ни странно, это вновь был шум мотора, но куда менее громкий.

Из подворотни выехал автомобиль, – компактный, скромный, и, если бы не обстоятельства, совершенно ничем не примечательный. За стеклами царила непроглядная тьма. Авто деликатно свернуло на проезжую часть, и покатило себе дальше. Фары не испускали ни единого лучика света, покуда место событий, с лежащим в самом эпицентре трупом, не осталось в ста метрах позади.

Затем исчез и этот свет, мотор затих вдали.

Близился рассвет.

Пейна разбудил телефонный звонок. Взглянув на дисплей, он сонно убедился, что на связи «абонент Штанга», и, чертыхнувшись, отключил телефон, по собственному признанию, «на фиг». Только этого недоноска ему и нехватало.

Леонарду снились некие невнятные обрывки, разрозненные осколки цельных образов, чья пугающая, тревожная сущность, впрочем, была более чем ощутима. Сие, однако, ничуть не мешало ей ускользать от восприятия, и, сколько альбинос ни тужился, вспоминая заветы Кастаньеды, узнать ничего не сумел. Это было так же нелегко, как увидеть свое лицо в грязных и острых осколках зеркала, лежащих, к тому же, на значительной дистанции друг от друга.

Полежав минуту без сна, вампир вновь соскользнул в беспросветную, черную мглу.

– О, гос-сподин, не делайте этого, – сонно взмолилось существо, и, не просыпаясь, перевернулось на другой бок, едва слышно посвистывая и посапывая.

Вампир смотрел на спящего подручного. Глаза его пылали в темноте парой алых углей.

– Вот урод, блин, – в сердцах бросил Штанга.

Леонарда разбудил некий хлопок. Полежав, размышляя, на атласной обивке «Транквилизатора», он идентифицировал звук как тот, что выйдет у любого недотепы, стоит лишь со всей дури хлопнуть дверью, наплевательски, тем самым, поступив с теми, кто еще нежится в благостном забытьи, и не тревожится о головоломных заботах, что набросятся на него по пробуждении, точно голодные псы.

Посему Краулер полежал еще немного с закрытыми глазами, но одна шавка, почуяв, что он притворяется, уже принялась терзать его плоть. Вампир чувствовал, что день, с его смертельным солнцепеком, позади, и, судя по некоторым симптомам, он по-прежнему на этом свете, – еще не на другом.

Оное соображение едва не вселило в него надежду и бодрость, почти вытолкнуло из гроба зарядом энергии, сообщить который способно только отличное утреннее… пардон, вечернее настроение, и, пожалуй, чашка хорошего кофе. Но, увы, Лео тотчас же окунулся в омут цинизма и отчаяния, будто прошедший день был всего лишь рекламной паузой в долгом сериале, чья атмосфера заполнена нуаром, мистикой, сюрреализмом и – особенно – гнусными личностями.

Наконец, с трудом собрав разбегающиеся, словно тараканы, скудные силы, Краулер открыл замки, запирающие гроб, и выбрался наружу. Чутье его не подвело: выглянув за портьеру, он увидел лишь доски, и сквозящую меж ними черноту.

Вот уж ночь настала.

Зевая и почесываясь, альбинос нашел часы. 20:31.

«Экая рань», – проползла унылая мысль. А следом еще: «Я становлюсь настоящим трудягой».

Оглядевшись, Леонард заметил лежащий на стуле комикс, открытый в самом конце, где что-то происходило с чудовищем. Обложка была смята, но вампир не испытал в этой связи никаких чувств. Ему-то что? Он ведь не не коллекционер.

«А вот Кридус, возможно, вырежет за это свое имя у Риппера на спине».

Эта мысль приподняла эмоциональный тонус Краулера, и, улыбаясь, он вышел за дверь чердака. Судя по всему, напарник провел здесь, у гроба, весь день, и удалился считанные минуты тому назад. Направление поиска задавал невнятный шум, проистекающий, конечно же, из кухни. Альбинос знал это с самого начала. Как стрелка компаса находит север, а перелетные птицы – юг, так и всякий оборотень, где бы он ни находился, безошибочно отыщет кухню.