Что ж, ни она, ни ее единственная дочь Катерина, не смогли воплотить мечты в реальность. Но вот милой внучке Виктории ничто не должно помешать стать счастливой. Бабе Анне казалось, что даже в стране все переменилось только для того, чтобы легче сбывались внучкины мечты. И она-то прекрасно знает, как не дать никому встать на пути у ее принцессы ответить за боль, причиненную ей. Разве может быть что-то важнее, чем счастье Виктории? Разве может быть что-то дороже мечты?!.

Часы на стене пробили половину двенадцатого. Неслышно поднявшись со стула, баба Анна прошла в зал и прислушалась к сонному сопению внучки. Вика спала, свернувшись калачиком точно так, как всегда делала это в детстве. Красивые волосы разметались по подушке, словно оплетая ее колдовской сетью, а багровые губы чуть дрожали, что-то нашептывая во сне. Баба Анна поцеловала внучку в лоб, едва коснувшись его губами, и тихо вышла. Она накинула на себя телогрейку и, еще раз оглянувшись на внучку, выскользнула на улицу, плотно прикрыв за собой дверь.

Едва слышимый полувздох-полувсхлип двери еще не успел отзвучать в тишине холодного дома, как Вика оторвала голову от подушки. В ее глазах горел огонь ликования, а на губах играла злорадная усмешка…

Горько усмехаясь. Сергей смотрел вслед убегающей Виктории. Слезы боли, обиды и разочарования, совсем по-детски, готовы были брызнуть из его серых глаз, но так и остались внутри, замутив душу. Любил ли он Вику? Ему казалось, что да, любил! Или желание быть с ней рядом было не просто прихотью, потребностью видеть рядом с собой красивую вещь?..

Сергею было трудно ответить на эти вопросы, заданные самому себе. Да, и не имели они сейчас никакого значения – все было кончено! Оборвано жестко и болезненно, словно здоровый зуб, вырванный без наркоза. Сергей повернулся и медленно, опустив голову, побрел к коттеджу Игоря.

В доме Мошкаревых стояла тишина, нарушаемая лишь легким звоном убираемой посуды. Яркий свет, лившийся из окон, стелился желтыми пятнами по полутемной улице, и лежавшая перед Сергеем дорога казалась шахматной доской, по которой его вперед, подобно пешке, двигал грязный, неухоженный ноготь неведомого гроссмейстера.

Открыв калитку, Сергей вступил в первый светлый квадрат, и на миг показалось, что он окружен сверкающим ореолом. Именно в этот момент Ганс, со злобным рычанием, рванулся вперед, но вдруг застыл на полпути. Шерсть на загривке собаки встала дыбом, а челюсти скривил страшный оскал. Сергей вздрогнул, и невольно сделал шаг назад, а тишину ночи разорвал жалобный, наполненный болью, вой. Пес пятился назад, поджав хвост, и выл так, словно у него оторвали лапу.

– Ты что, озверел что ли, дурень?! – Сергей замер, чувствуя, как покрывается гусиной кожей.

Пес тоже застыл, глядя поверх головы Сергей, сверкающими в свете электрических ламп глазами. Он уже не выл, а лишь вздрагивал, приседая на задние лапы. Хвост собаки бешено стучал по дорожке, усыпанной гравием, и казалось, что Ганс, хоть и умирает от страха, ляжет костьми, но не пропустит Сергея в дом.

Дверь коттеджа открылась, выплюнув во двор новый квадрат желтого света. На пороге стоял Славка.

– Ты сто, бесова животина?! – он спустился вниз и обнял Ганса, поглаживая по вздыбленной шерсти. Пес молчал, не переставая дрожать. – Серега, ты его никак покусать решил, раз он так испугался?

– Угу. Уже покусал. Не видишь, какие у меня клыки из пасти лезут? – Сергей горестно усмехнулся. – Пиво осталось еще?.. Пойдем в дом. Просветите меня, что тут за хренота творится!

В контрасте с недавнем весельем, гостиная в доме Мошкаревых выглядела безжизненной, словно разоренной. Игорь с Николаем сидели друг напротив друга, через стол. Оба молчали, цедя пиво из бутылок. Татьяна гремела на кухне посудой, и этот звон почему-то показался Сергею обвинительной речью адского прокурора. Ольги не было видно, и Сергей понял, что уже и не увидит ее. Он почему-то почувствовал себя безмерно виноватым, и даже бутылка пива, заботливо протянутая Славкой через его плечо, показалась Сергею немым укором.