Моя лошадка Лэм задевает бедром какого-то сновидца, и тот дергается в мою сторону, его лицо вытягивается, руки нервно машут. Я отвожу Лэм в сторону, ближе к Самсону, пока наши ноги не соприкасаются. При других обстоятельствах мне стало бы спокойно от его близости, но здесь покоя не найти. Серый ландшафт надвигается на нас так же, как сновидцы.

Потом мы замечаем это: впереди стена людей, преграждающая нам дорогу к зданию парламента.

– Не думаю, что это случится, Неризан, – говорит Олли.

– Думаю, ты можешь быть прав, – отвечает она.

Некоторые из ближайших сновидцев всматриваются в хиджаб под ее шлемом, понемногу придвигаясь к ней.

– Унизительное отступление? – произносит Самсон.

Все мы дружно киваем.

Потом заставляем наших лошадей пятиться, поскольку не имеем возможности найти место для того, чтобы развернуть их. Стена сновидцев надвигается на нас. И она смыкается за нашими спинами.

– Пожалуй, понадобится твоя помощь, братец, – бормочу я уголком рта.

– Черт, как мне хочется, чтобы ты сама могла это сделать! – Олли закрывает глаза и призывает свой Иммрал.

С криком боли он направляет струю горящих инспайров на тех, кто преграждает нам дорогу. Они шарахаются назад, их кожа вздувается невообразимыми пузырями.

– Скорее! – кричит Самсон.

Мы поворачиваем лошадей и галопом несемся в открывшееся пространство.

Но до нас пытаются добраться не только сновидцы. Сами здания тоже давят на нас, делая улицу узкой. Я сжимаю ногами бока Лэм, направляя ее. Олли рядом со мной заставляет своего коня Балиуса перепрыгнуть через группу вооруженных сновидцев, с помощью Иммрала взметнув коня и всадника над поднятыми ножами.

Кто-то задел ножом ногу Неризан, и на боку ее лошади остается кровавый след. Неризан наклоняется, чтобы отпихнуть нападавшего.

– Можешь делать что угодно со мной! – рявкает она. – Но не смей касаться моей лошади!

Лишь через несколько миль мы возвращаемся в относительно безопасную часть Лондона и тогда позволяем себе замедлить ход и предоставить лошадям самим решать, как идти. Справа от нас бурлит и пенится Темза. Какое-то морское чудище поднимается над водой, с его скелета отваливаются большие куски плоти, оно колотится в смертельной агонии. Голубые инспайры, удерживавшие его, рассеиваются, как неслышный шепот, и оно наконец рассыпается. Еще одно существо, погибшее от засухи воображения.

– Напомни мне потом, чтобы я не просила снова совершить глупость, – говорит Неризан, потом добавляет: – Извините.

– Незачем извиняться, – отвечает Самсон. – Мы сами так решили.

Я киваю Неризан. Потребность сражаться с кошмарами вместо людей – нечто вроде навязчивой идеи. Она просто высказала это вслух.

Мы огибаем угол, едем теперь по более узким улочкам. В Итхре мы бы уже приближались к собору Святого Павла. В Аннуне кафедральный собор заменен другим зданием. Знакомые башни Тинтагеля возвышаются над соседними строениями, его центральный купол вздымается к небесам. Этот вид сопровождается далеким шумом сражения.

– Опять то же самое, – вздыхает Олли.

Когда замок становится виден, открывается и источник шума. Тинтагель, мой единственный рай в Аннуне, осажден.

Это началось через несколько недель после успеха Мидраута. Непрерывный поток сновидцев, который струился ко рву и внешним стенам замка. Они стояли там, создавая крепость из безмозглых, безголосых тел и ожидая приказа вожака. Несколько дней было почти невозможно входить в замок и выходить из него – сновидцы, замечая нас, старались напасть. Можно было бы вылетать из замка, но слишком велика была нагрузка на Иммрал Олли, когда он переносил через ряды сновидцев наших лошадей. У него тогда не оставалось сил, чтобы помогать нам во время патрулирования.