…Дождавшись, когда женщина заснет, он решил обыскать хозяйские покои.

Рассчитал все точно – хозяина, местного воротилу из сословия всадников, разбогатевшего на поставках в армию, дома быть не могло, следовательно, самое время домашним рабам расслабиться. Этим он и воспользовался. Отыскав драгоценности хозяйки, взял что подороже и спрятал так, что ни при каком ощупывании их нельзя было отыскать.

Сацердата всегда отличался исключительной предусмотрительностью – его действительно обыскали, когда он еще затемно собрался покинуть этот дом.

В следующий раз, угодив хозяйке, то и дело называвшей его «мой отважный бычок», он стащил перстень. Камень, в обрамлении лавровых листьев, был очень большой и развалистый. Было очень больно, но Сацердата стерпел.

Через неделю, сумев выбрать момент, он проник в служебное помещение школы, где ему повезло добыть кое-какие важные бумаги, уличающие ланисту в обмане своих компаньонов. На следующий день он после посещения матроны не вернулся в казарму, а отправился в Рим. Около полудня, при дневном свете, его схватили на Аппиевой дороге, доставили в Капую, поставили перед ланистой, который, обозвав его поганым и неблагодарным псом, пригрозил самой жуткой казнью, которую только мог выдумать, – поединком с хищными зверями. Это было жуткое и худшее наказание, ведь если зверь не добьет бестиария на арене, а всего лишь вырвет ему внутренности, после излечения тому вновь придется повторить поединок.

Сацердата вздрогнул, однако, заранее подготовившись к допросу, сумел сохранить присутствие духа и объявил, что ланиста играет с огнем.

Тот, никогда не занимавшийся рукоприкладством, ударил строптивого раба так, что Сацердата на миг потерял сознание.

Но не самообладание.

Очнувшись, Сацердата предупредил: если хозяин еще раз ударит, ему очень не поздоровится. Его компаньон из местных высокопоставленных магистратов, а также супруг известной ему матроны, очень заинтересуются некоторыми сведениями, которые касаются мошенничества при покупке живого товара, который позволил себе «уважаемый хозяин школы».

Шанс выжить был минимальный, но другого не было. Услышав эти слова, ланиста, который уже занес руку, притормозил кулак. Сацердата понял, что фортуна на его стороне.

– Что ты хочешь этим сказать, негодяй?!

– Если ударишь еще раз, сам выйдешь на арену. Городской прокуратор и твой компаньон будут извещены, как ты, уважаемый хозяин, обвел их вокруг пальца с последней и предыдущими сделками.

Проперций Стрибон отвел кулак.

– …Но и это полбеды. Твоего компаньона также известят, что его почтенная супруга, изменившая ему с презренным гладиатором, расплачивалась с рабом самым постыдным образом – драгоценностями, которые покупал ей муж.

Эта угроза заставила Проперция задуматься.

Появление матроны, которая, обнаружив пропажу драгоценностей, бросилась к ланисте за помощью, окончательно привело его в чувство.

Какой скандал она закатила, Сацердата не знал, но догадался по резко помягчевшему тону хозяина школы… будто бы он, презренный негодяй, предварительно прощен и будет назначен надсмотрщиком. Сацердата знал, что верить этим словам нельзя. Не убьют на арене, зарежут ночью.

Конец один…

Он отказался от должности надсмотрщика и потребовал выпустить его на свободу, чего в принципе не могло быть. Рабов в Риме освобождали в редчайших случаях, когда, например, хозяин публично отказался от находящегося при смерти раба, а тот возьми и выживи. Чаще переводили в вольноотпущенники, а положение этого сорта римлян тоже было очень далеко от полноценного гражданства.

Проперций Страбон так и спросил Сацердату – соображает ли он, что говорит?