– Иными словами, – вмешался тут Николай Денисович, – вы хотите спросить, не желал ли кто-то убить Дину?

– Именно, – кивнув, подтвердила я и обрадовалась, что отец Дины хоть как-то подключился к разговору. Может быть, теперь будет меньше уходов не в ту сторону и не относящихся к делу воспоминаний.

– На этот вопрос сложно ответить, – покачал головой Черемисин. – И, наверное, в конечном счете это должны сделать вы, не так ли?

– Разумеется, – усмехнулась я. – Я просто хотела, чтобы вы мне помогли. Невозможно проводить расследование, не обладая правдивой информацией.

– Согласен, – потер лоб Николай Денисович. – Но дело в том, что нам самим сложно сказать по данному поводу что-либо определенное. Кому, в сущности, Дина могла мешать? И чем? Ну, работала в своем театре, жила одна спокойно… Кто мог пожелать ее устранить?

– А кстати, о ее работе. В театре зарплаты не бог весть какие даже у ведущих артистов, не говоря уже о билетерах. Как ваша дочь воспринимала это? Почему она работала там? Может быть, она к вам обращалась за деньгами?

– Она просила у тебя деньги? – возникла Наталья Борисовна.

– Да нет, знаете ли, – покачал головой Николай Денисович. – Я пару раз спрашивал, не нужны ли ей деньги, но Дина сказала, что у нее все есть.

– Ах, она была такая скромная! – простонала Наталья Борисовна. – Такая неприхотливая, ей очень мало нужно было в жизни. Это у нее от меня. Я тоже всегда считала, что человек в первую очередь сыт духовной жизнью.

В этот момент открылась дверь, и на пороге комнаты появилась девочка лет пяти с двумя тоненькими косичками, в одну из которых была вплетена голубая лента, а в другую – красная. Голубой бантик развязался, и косичка почти расплелась. На руках девочка держала примерно годовалого малыша.

– Ты что, Катя? – повернулась к ней Наталья Борисовна.

– Бабушка, Кирилл просит есть, – проговорила девочка.

Малыш в подтверждение ее слов залопотал что-то и энергично задрыгал ножкой.

– Ну покорми его сама! – пожала плечами бабушка.

– А чем? – продолжала выяснять девочка, и я подумала, что, должно быть, «духовная пища» является основной в этом доме.

– Ну посмотри в кухне, там должен был суп оставаться в кастрюле, – нетерпеливо отмахнулась Наталья Борисовна.

– Суп кончился, – не отставала девочка.

– Господи, Катя, ну посмотри в холодильнике! – раздраженно отмахнулась бабушка. – Что-то же там должно быть! Колбаса, кажется, еще оставалась…

Я не имею собственных детей и, честно говоря, не особенно разбираюсь в том, чем их следует кормить и с какого возраста. Но все-таки колбаса показалась мне не очень-то подходящей пищей для такого малыша. К счастью, Николай Денисович поднялся со своего места и, взяв мальчика у внучки, поспешил вместе с детьми на кухню. Наталья Борисовна вздохнула и нервно поправила челку.

– Так о чем мы говорили? – спросила она, потирая виски.

– О Дининой работе и о том, не нуждалась ли она в средствах, – напомнила я.

– Ах, да! Нет, ей всего хватало. Да и на что ей особенно было тратить-то? – недоумевала мать. – Она была одета, обута, жила в отдельной квартире…

– Но ведь ей нужно было питаться да еще коммунальные услуги оплачивать, – начала уже недоумевать я, потому что, честно говоря, не представляла себе, как можно молодой женщине жить на тысячу с небольшим в месяц.

Конечно, так живут многие пенсионеры и очень бедствуют при этом, но они хоть какие-то льготы имеют: бесплатный проезд и скидки на оплату квартиры, на лекарства… Дина же не имела никаких льгот. Действительно ли, она была такой неприхотливой скромницей? Неужели родители совершенно не заботились о дочери? Мне казалось, что такого просто не может быть. Тем более, мне тут вспомнилось, соседка Дины, Ольга Тимофеевна, упоминала, что Николай Денисович занимает какую-то приличную должность, так что деньги в доме должны водиться. Меня неожиданно охватила злость на эту странную, не от мира сего семейку, а в особенности на витающую в облаках Наталью Борисовну, которая, похоже, не видела ничего дальше своих творческих упражнений, думала, что питается одной только духовной пищей, и считала, что все должны ею довольствоваться.