– А я сказала, что ты бездарен?! – возмутилась актриса. – Ты как раз-таки талантлив! Но ты – другой! Понимаешь?! Ты слишком чистый, чтобы интриговать, а наш мир с изнанки – сплошная грязь!

– Без неё – никак? – усомнился Ксар, хотя и подозревал, что его собеседница права на все сто. К тому времени он уже работал помощником режиссёра. Эта должность стала вершиной его театральной карьеры.

– Никак! – отрезала актриса и залпом опрокинула рюмку водки. – Театр – это не сцена, это коммунальная кухня! Потому что актёр – самый бесправный человек в мире! Мы мечтаем о ролях, о признании! Мы хотим, умираем от желания самореализоваться! А нам не дают! Единицы пробиваются, остальные – армия безработных! Вся наша жизнь – ожидание! Звонка! Шанса! Чуда! С чего ты взял, что именно тебе повезёт?!

– Потому что каждому воздаётся по вере его, – подбросил Ксар дежурную реплику. Его собеседнице нужно было излить душу, всё равно перед кем, но Ксар любил слушать людей. В таком вот эмоциональном зашоре они высказывали порой такое, о чем дотоле не догадывались и сами. И, обозначенная словом, потаённая мысль делалась истиной.

– Ты веришь?! – поглядела на него актриса, как на дебила. – Ну, верь! Верь! На здоровье! Так ведь и я – верила! Да все мы! – развернулась она к нему вместе со стулом и сделала широкий, охватывающий всё и вся жест. – Чтоб состояться, нужно кое-что посерьёзней веры!

– Волосатой руки у меня нет, – вновь подбросил ожидаемую реплику Ксар.

– Нет, конечно! И клыков у тебя нет, и когтей! Поэтому тебя рас-тер-за-ют!

– Так и что, мне так и прокрутиться всю жизнь за сценой?

– Да зачем тебе сцена?! – вознегодовала актриса. Она вознамерилась, кровь из носа, спасти Ксаверия от тяжёлой актёрской доли. – Что, другого нет места на земле?! Свет на сцене клином сошёлся?! – И закончила а ля Станиславский: «Не верю!».

– А вдруг у меня – призвание? А вы его сейчас…

– Да не я, не я! – жарко перебила она. – Я-то тут при чём?! Ты мне нравишься, ты чистый, искренний мальчик, и я хочу избавить тебя от разочарований! Я же знаю, вижу, что ты – не наш! Из параллельного мира! Может быть, художник…

– Уж точно нет.

– Поэт, музыкант, не знаю! Но не актёр! Хотя мог бы стать прекрасным актёром! Но не станешь! – предрекла она с интонацией опытной колдуньи и для пущей убедительности воздела вверх палец. – Ты – романтик! Ты таким уродился, таким и умрёшь, как бы жизнь тебя ни ломала! Это я тебе говорю! У тебя это в крови, в душе! С такой душой тебе нечего делать на нашей кухне! Затолкают, ошпарят, помоями обольют, и ты оттуда не уйдёшь – уползёшь! Калекой! А ты красивый мальчик! Беги! Беги из нашего храма!

Бежать из храма Ксаверию на тот час было некуда, но и без откровений актрисы он знал, что актёром не станет. Уже потому, что стал отцом. Юным бестолковым отцом двойняшек Марфы и Дорофеи.

«Как мы не хотим знать то, что знаем! В этом и беда наша, и спасение!».

Появлению на свет Марфы и Дорофеи предваряла трагикомедия в трёх актах «Валерия и Ксаверий». Акту первому предшествовал разговор Ксара со Стасом. Стас, успевший познать женщину, считал себя опытным сердцеедом.

– Но она как, согласна? – наседал Стас и мерил шагами комнату. – Согласна, чтобы у вас это было?

– И да, и нет.

– Так, а ты чего телишься? Она ждёт, чтоб ты проявил инициативу! Хотя, конечно, инициативу проявляют они, – вспомнил он о своём первом любовном опыте. – Надо только их к этому подтолкнуть. Умело! Твоя Лера, она – девушка? – деловито уточнил Стас, и Ксар кивнул. – Это усложняет… Ладно, пройдёт и это! Шампанского возьми. Музон, шампанское – расслабляет! Располагает к интиму. Потанцуете сначала. Что-нибудь медленное, пообжимаетесь…