Когда лидер демократической партии, прекрасно сознающий политический позор своего возможного отстранения, говорит, по сути, «либо поддерживайте меня, либо гоните меня вон», он обычно тем самым утверждает свои притязания на роль верховного арбитра[69]. Тем не менее идея того, что один и тот же человек может быть самым компетентным судьей в любых политических вопросах, является странной точкой зрения для демократического общества. Бывший британский премьер Тони Блэр писал, что «сильный лидер нуждается в лояльных сторонниках», добавляя: «Если вы считаете, что руководство ошибается или существенно заблуждается, меняйте лидеров, но не оставляйте лидера без поддержки»[70]. Глава администрации Блэра Джонатан Пауэлл посвятил целую книгу подробному описанию способов, с помощью которых политический лидер может и должен максимизировать власть над коллегами и партией[71]. Чем больше лидер отдаляется от других избираемых политиков, тем больше возрастает влияние его советников, назначаемых невыборным путем, – таких, как Пауэлл. Действительно, личная роль последнего в подготовке назначений министров выглядит в его «мемуарах-учебнике» просто гигантской, несмотря на всю его приверженность идее «сильного лидера» и стараниям подать Блэра именно в таком свете. Пауэлл, очевидно считающий афоризмы Макиавелли вполне применимыми в условиях демократии, пишет: «Всякий раз, когда на смену сильному премьер-министру приходит слабый, делается заявление, что правительство будет работать на коллегиальной основе, однако на самом деле подразумевается, что новый премьер не обладает достаточной властью для эффективного самостоятельного руководства»[72].

Сегодня лишь немногие будут согласны с Томасом Карлейлем, говорившим: «История того, что человек совершил в этом мире», есть, «в сущности, история великих мужей, потрудившихся здесь, на Земле»[73]. И не только потому, что Карлейль забыл о великих женщинах. Тем не менее готовность, с которой политики и журналисты устремляют свои ожидания и надежды лишь на одного человека во власти, отдает глубоко ошибочным карлейлевским пониманием истории. То, в какой степени и «политический класс», и широкие слои общественности считают приемлемой идею возвышения одного лидера над всеми остальными в условиях демократического правления, не может не озадачивать. Порождаемые в этой связи ожидания означают, что главы правительств могут приобретать еще больший политический вес, чем это подразумевается их должностью. Благодаря изменению взглядов на рамки допустимого для президента или премьера их властные полномочия могут переопределяться и в отсутствие каких-либо явных конституционных изменений.

Это произошло даже в Соединенных Штатах с их уникально высоким почтением к конституционным нормам. Первая статья американской Конституции предоставляет право объявления войны конгрессу. Президент страны как Верховный главнокомандующий может применить силу в случае агрессии против Соединенных Штатов, но во всех остальных случаях, следуя букве основного закона страны, он может прибегнуть к военным действиям лишь с разрешения конгресса[74]. Одним из наиболее заметных и последовательных критиков смещения полномочий на ведение военных действий от конгресса к президенту был Луис Фишер, в течение четырех десятилетий работавший в аппарате конгресса старшим специалистом по разделению властей[75]. Он считает, что президенты Гарри Трумэн, Линдон Джонсон, Рональд Рейган и Джордж Буш-мл. выходили за рамки своих конституционных полномочий, приступая к военным действиям до одобрения конгресса. В числе конкретных примеров – вьетнамская война 1964–1975 гг. и войны двадцать первого столетия в Афганистане и Ираке. Фишер считает, что, уступая внеконституционные права президенту, не настаивая на собственных прерогативах и на критическом изучении операций с участием американских вооруженных сил, конгресс проявлял излишнюю пассивность. Он утверждает, что и республиканцам, и демократам «нужно переосмыслить обоснованность президентских войн», а законодатели «должны быть готовы к использованию всей широты своих полномочий»