Я поднимаюсь на ноги и начинаю пробираться в темноту, к берегу, ни на кого не глядя, не пытаясь найти взглядом Дар-Тэю или кого-нибудь из со-родичей, и мне плевать, смотрят на меня другие или нет, мне даже плевать, смотрит ли на меня Джа’кейрус, хотя он точно смотрит.

Мне срочно нужно уйти отсюда и наорать на Адитию, потому что без её позволения никто не сумел бы незаметно обустроить пещеру у корней семейного Древа, а Джа’кейрус сделал это именно незаметно. Где-то в глубине меня пугливый зверёк истошно верещит, что это невозможно, что никак нельзя орать на старейших, мудрейших и всячески почтенных, но я велю зверьку немедленно заткнуть свой рот своим же пушистым хвостом и хорошенько его пожевать.

Я иду быстрыми, размашистыми шагами, из-под ног разъезжаются песок и трава, а от выпитого сока мафуи кажется, будто вечер вокруг меня немного покачивается. Моё Древо довольно далеко от луга, так что, когда я наконец добираюсь до него, у меня основательно сбивается дыхание, а ярость немного выветривается, уступив место обиде. Но обида – это такая детская глупость, что я снова начинаю сердиться, уже на себя.

Я знаю, что найду Адитию сидящей между двух главных корней Древа, спины которых высоко поднимаются над землёй и вместе с густым мхом на земле образуют что-то вроде пещерки, только без потолка. Над самыми старыми корнями Древ гуще всего растут молодые ветки, они дают свет даже не сломанными, потому много пожившие древ-ние, которые часто маются бессонницей, любят коротать вечера у старейших корней, и у каждого там есть такая «пещерка».

Адития сидит перед Древом спиной ко мне, преклонив колени, прислушиваясь или дремля, с такого расстояния мне сложно понять, да и наплевать.

– Значит, Джа’кейрус устроил пещеру для Дар-Тэи, – издалека выплёвываю я в спину Адитии. – И ты позволила! Хотя он еще не получил её! Ты уже решила, что Дар-Тэя достанется ему, да?

Я подхожу ближе, но кричу всё громче, а Старейшая даже не меняет коленопреклонённой позы, лишь слегка поворачивает голову, показывая, что слушает меня.

– И не нужны никакие состязания? Можно просто хитрить, изворачиваться змеёй, скрываться, врать, а за это получить лучшую женщину рода! Мне тоже так можно было, да?!

– Если ты не прекратишь орать, – ласково говорит Адития, – я скормлю тебе твоё собственное сердце.

Я немедленно прекращаю орать. Не знаю, может, она и способна на такое. Говорят, один из Старейших, Грыджжый с юго-западного берега, однажды оживил мертвеца, а другой, Бад’ша, живьём вырвал хребет у древ-него из другого рода, который хотел украсть его соль.

– Кто мешал тебе подумать о пещере? – спрашивает Адития. – Кто мешал тебе позаботиться о своей женщине, не дожидаясь, станет она лишь твоей или нет?

Но так никогда не делается! Это нечестно!

От избытка злости я рычу. Рычать Адития не запрещала.

Старейшая оборачивается ко мне половиной тела, и я вижу на её лице нетерпение, озабоченность и досаду. Я не должен находиться здесь, я это понимаю вдруг очень ясно, и мне делается неловко, потому что я вижу что-то, не предназначенное для меня. Только я понятия не имею, что именно вижу особенного.

– Иди отсюда, Тимд’жи. Иди, пока я не выгнала тебя пинками и не запретила участвовать в состязаниях.

Мне хочется ещё раз наорать на Старейшую, но я не уверен, что в Озёрном крае найдётся много древ-них, которые проделали подобное дважды и прожили достаточно долго, чтобы осознать это. Поэтому я заставляю себя сделать глубокий вдох и немного постоять, глядя вверх, в купол из больших листьев Древа. В темноте они кажутся чёрными.