Мы неспешно ели легкий ужин. Фруктовый салат, бутерброды с мясной нарезкой, каша, придающая сил, - все это улетело в наш желудок перед сном.

Затем я поднял наполненный бокал и предложил тост:

- За наши будущие отношения.

Женушка хмыкнула, хотела сказать гадость – я по лицу видел. Но промолчала. Отпила три глотка, блаженно зажмурилась.

- Вкусно, - довольно произнесла она.

Я удовлетворенно ухмыльнулся.

Да, пока что все шло строго по моему плану.

Но вот женушка опрокинула в себя остатки напитка, поднялась из-за стола, раскинула руки в разные стороны и запела. Нет, не запела, завыла.

- Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына.

А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться.
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться[1].

Она самозабвенно выла с закрытыми глазами, не реагируя на внешние раздражители, включая меня.

Боги, за что?!

[1] Слова написаны в 1864 г. русским поэтом Иваном Захаровичем Суриковым (1841-1880). Автор музыки неизвестен.

16. Глава 16

Ангелина:

В моей семье любили петь. Мои бабушка с дедушкой, родители, да даже мы с сестрами и братьями, мы все, собираясь за праздничным столом, с удовольствием радовали соседей своим художественным вытьем, как выражался папа. Народ в округе уже знал: когда в нашем семействе готовится застолье, то лучше начинать стройку поблизости. Ну, или затеивать ремонт. Так больше вероятность, что нас не услышат. Хотя обычно это не срабатывало. Выли мы громко, с удовольствием. И голоса наши перебивали любой перфоратор.

Вот и теперь, с наслаждением опробовав иномирное игристое, легко полившееся в мой организм, я решила возродить прекрасную традицию пения. И завыла «Тонкую рябину». И пофиг на окружающих и их ушные перепонки. Я расслабилась. Мне было хорошо. На все остальное плевать с высокой колокольни.

Помню, муженек пытался как-то заставить меня замолчать. И тряс, и звал. Бесполезно. Я уже была в образе и старательно выводила один куплет за другим.

Потом реальность ускользнула от меня. И я вырубилась, прямо там, не отходя от стола.

Проснулась утром, довольно улыбнулась, вспомнила вчерашний вечер, ну, что смогла вспомнить, и от всей широты своей души пожелала:

- Чтоб вам всем счастливыми сегодня ходить.

Потом, удовлетворившись сделанной пакостью, поднялась, потянулась, зевнула.

Жизнь была прекрасна.

Позвонив в колокольчик, я вызвала служанку. Она прибежала довольно быстро, с улыбкой до ушей. Вот, значит, пакость удалась. Отлично же.

Я быстро вымылась, переоделась в домашнюю одежду, хотела уже выйти к завтраку, как в дверь постучали. Требовательно так постучали. Как будто право на это имели. Ну, и что ж моему ненаглядному супружцу у меня понадобилось?

- Войдите! – крикнула я, отпуская служанку.

Муженек влетел в комнату с самым счастливым видом. Прям как дурачок. Улыбка шире моря, глаза сверкают безумием. Пальцы вон скрючились от желания меня удушить. Сразу видно – счастье бьет фонтаном. И он решил со мной этим самым счастьем поделиться.

- Убью, - ласково произнес он, продолжая улыбаться.

- И вам доброе утро, муж мой, - я ответила той же самой улыбкой. - А что это вдруг? Вам ваше состояние не нравится? Так не стоило меня вчера подпаивать.

- Сволочь, - выщерился муженек, показав зубы.

- Вы о себе? – уточнила я, зевая в ладошку. – Так я согласна.

Муженек попытался зарычать. Не получилось. Поэтому он противно захихихкал.

Себастьян:

Эта дура, которую боги непонятно почему сделали моей женой, выла свои песни часа два, не меньше! А хуже всего было то, что выла она, каким-то непонятным образом магически усилив свой голос. И любой, абсолютной любой житель дворца прекрасно слышал все, что она выла! Каждое слово, каждую фразу!