Но как я могу это сделать, когда я заключил пари?

Воспоминание о пари выводит меня из равновесия, и я хватаюсь за ручку двери одновременно с Катей. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и по моей руке пробегает ток.

Катя отдергивает руку, как будто мое прикосновение обжигает. Неужели мое прикосновение так неприятно ей? Я проглатываю эту мысль. Наверное, так оно и есть.

— Извини, — бормочет она.

Колокольчики над дверью звенят, когда мы входим. Возле входа никого нет, так что мы проходим и выбираем столик, на котором уже лежит меню. Катя садится с одной стороны, а я - с другой. В заведении всего несколько человек, в основном пожилые люди, что удивительно для пятничного вечера. Взяв меню, я протягиваю его Кате. Себя же я утруждаю этим действием, я уже знаю, что буду.

17. Глава 17

Глаза Кати с интересом бегают по меню. Она держит его в руках совсем недолго, прежде чем к столику подходит официантка, женщина средних лет, с хмурым лицом и светлыми волосами, завязанными в тугой пучок на затылке. Ее светло-серые глаза мечутся между мной и Катей, но через секунду в них появляется безразличие.

— Что вам принести? — задает она самый простой вопрос.

— Ты выбрала? — обращаюсь я к Кате, зная заранее, что ее ответ, будет отрицательным.

Катя смотрит то на официантку, то на меня, а затем опускает взгляд с застенчивой улыбкой на лице.

— Я буду тоже что и ты.

Я отвечаю ей улыбкой. Она такая доверчивая. Я понимаю, что это всего лишь еда, но тот факт, что она позволила мне привезти ее сюда и она согласилась пойти со мной в неизвестное ей место, говорит о ней все. Я уверен, что она этого не осознает, но она доверяет мне.

— Ну, тогда, два клубничных коктейля, две карбонары, большую пиццу с ананасами.

Официантка быстро записывает заказ и оставляет нас наедине.

— Разве ты, как спортсмен, не придерживаешься строгой диеты? Разве ты не должен есть фрукты и овощи, а не макароны и пиццу?

— Беспокоишься обо мне?

Она морщит нос.

— Конечно, нет. Мне все равно, что ты ешь.

— Нуууу, что же, — растягиваю я, нетерпеливо постукивая пальцами по столу. — Раз уж ты спросила, я расскажу тебе. В большинстве дней я придерживаюсь строгой диеты, состоящей из куриных грудок, овощей и зелени, протеиновых коктейлей, но в ночь перед играми я позволяю себе вольности.

Она кивает.

— Уверена, что это не единственное, в чем ты даешь себе волю.

Ее комментарий заставляет меня рассмеяться.

— Ты пытаешься шутить со мной?

— Может быть. Не знаю. По какой-то причине, когда я с тобой, я чувствую себя более раскованной.

— Если это правда… — я постукиваю пальцем по подбородку. — То расскажи мне что-нибудь личное, то, что никто о тебе не знает.

Раз она так разоткровенничалась, я хочу получить все.

— Зачем, чтобы потом ты использовала это против меня? Нет, спасибо. Я не люблю шантаж.

Я снова смеюсь.

— Нет, не шантаж, хотя мне нравится, как ты мыслишь. Ты мне что-то рассказываешь, и я тебе что-то рассказываю. То, чего никто не знает, что-то личное.

Катя пожевывает нижнюю губу, пока обдумывает мои слова. Она часто так делает, особенно когда пытается что-то решить.

— Хорошо, — она садится чуть прямее, в ее глазах появляется озорной блеск. — Но ты говоришь первым.

— Согласен, но клянусь, если ты кому-нибудь расскажешь, я буду мстить, — улыбаюсь я.

Я открываю рот, чтобы рассказать о личном, и тут из ниоткуда появляется официантка с нашими напитками и едой. Она ставит все на стол.

— Могу я предложить вам что-нибудь еще?

— Нет, думаю, этого хватит. Спасибо.

Я отмахиваюсь от нее, не желая ее присутствия.

Она уходит, а Катя берет клубничный коктейль и обхватив трубочку губами начинает пить. Я же завороженно смотрю на это действо. Черт, никогда еще еда не была такой горячей, как сегодня. Ее губы отрываются от трубочки, и она облизывает их, а я словно оглох и совершенно не слышу, что она говорит.