«Спокойно, Зарецкий. Ты претендовал только на чистую душу девочки, но никак не на тело. Не нужно усложнять себе и без того нервную жизнь» – пытаюсь привести мысли к порядку. Приструнить взбрыкнувшее тело, и вроде даже получается. Несмотря на образовавшуюся горячую и болезненно пульсирующую тесноту в брюках и бешеный стук сердца. Мозг вопит о том, что что-то неправильно, не так, и я с ним согласен. Но додумать здравую мысль не успеваю.

Долгий томный стон, сорвавшийся с приоткрытых губ, розовый язычок, коротко мелькнувший и смочивший их, заволоченные туманной дымкой глазищи становятся спусковым крючком. Я больше ничего не соображаю. Срываюсь с места и последнее здравое действие, что совершаю, это запираю замок на двери кабинета, оставляя нас с Тихоней наедине.

– Ты такой красивый, – доверительно сообщает она, когда я подхватываю легенькое тельце и прижимаю к себе.

Под свитером Дашка совсем тоненькая – в чем душа держится, неизвестно. Ее пальчики проворно забираются ко мне в шевелюру и растрепывают волосы. Царапают кожу, тянут легко и приятно за пряди. А в небесных омутах столько сумасшедшей жажды, что у меня срывает все тормоза. Напрочь.

Сминаю теплые податливые губы своими, жестко толкаюсь языком во влажное горячее нутро, принимаюсь хозяйничать там и исследовать, практически пожирая свою беззащитную Тихоню. Впиваюсь пальцами в осиную талию, вжимая девчонку в себя. Она всхлипывает, что-то бормочет невнятно, и мое тело уже живет своей жизнью.

Укладывает Дарью на диван, резким движением избавляет ее от дебильного свитера, являя на свет идеальную полупрозрачную кожу. Которая тут же покрывается мурашками, и я ничего не могу поделать с сумасшедшим желанием провести по ним языком. Что и делаю. Натыкаюсь на камушек в пупке, улыбаюсь плотоядно – Тихоне удалось удивить. А вот белье действительно хлопковое и спортивное. Белоснежное – такое чистое, как и она сама.

Дашка ерзает под моими откровенными поцелуями, хнычет и сама не понимает, о чем именно просит. Ее остренькие ноготки впиваются в мой затылок, царапают шею. Глазки закатываются от удовольствия, и я не мешкаю больше. Сдаюсь во власть инстинктов и глубинного зова, позволяя нам все. И то, о чем молит Дарья, тоже. Накрывает безумие, и я отдаюсь во власть полного сумасшествия…

Прихожу в себя, лежа на диване. Мать его, узком диване в кабинке ресторана! Дашка вырубилась и беззаботно пускает слюни поверх моей груди, пачкая рубашку, которую я так и не удосужился снять до конца. Перед глазами мутными вспышками проносятся картинки нашей недавней близости. А поза, в которой мы лежим, и отсутствие ключевых деталей одежды безжалостно свидетельствуют, что мне не привиделось.

– Твою мать… – рычу вполголоса, чтобы не разбудить раньше времени Дарью. Не хочется выяснять с ней отношения, пока сам толком не осмыслил, что такое здесь произошло.

Осторожно нащупываю пульс на шее девчонки и выдыхаю: действительно просто вырубилась с непривычки. Аккуратно выбираюсь из-под ее тела и первым делом привожу Дашку в порядок. Чувствую себя преступником и последней, самой конченой сволочью, когда натягиваю на стройные бедра белые трусики и вслед за ними брюки.

Вот нахера я это сделал? Претендовал же на душу Тихони, но никак не на тело. Не собирался усложнять себе жизнь. Да и не предвещало ничего вроде… По крупицам восстанавливаю в памяти картину происходящего, отмечаю все детали, складываю два и два и грязно матерюсь. Только этого дерьма еще мне не хватало! Отыскиваю телефон на столе с успевшими заветриться блюдами и вызываю Паху, начальника СБ.