Безупречная внешность диктатора имела единственный изъян, который он нанёс себе сам, – татуировку на лице в виде чёрной тонкой вертикальной линии, которая проходила от левой надбровной дуги вниз по веку и заканчивалась под глазом.

Такие татуировки с гордостью и вызовом делали все, кто особенно верил в его силу и «освобождение». В том числе и генерал Карстен Копп – седовласый, с прищуренными бледно-зелёными глазами и жутким шрамом на всю левую сторону лица: от виска до шеи. Поверх шрама он и набил себе чёрную полосу, публично заявляя, что выстрадал эту «честь».

Генерал возглавлял личную охрану диктатора, которая вскоре стала полноценным военным формированием. «Чёрные Грифоны», или кайзерцы – специализированный отряд солдат, выполняющих жестокие способы зачистки среди мирного населения. Другими словами – это убийцы, которые нашли оправдание своему садизму.

– Ваш кофе, пожалуйста. – Бариста не глядя забрал деньги и снова уставился в экран.

– Спасибо. Хорошего… – Но я замолчала, так и не договорив привычное пожелание.

На мгновение наши взгляды встретились, но тут же разошлись. Я повернулась к выходу, а он – снова к телевизору.

– Мы были готовы к нападению комитаджей! Наши воины дали достойный отпор чернорубашечникам! И теперь… – Телевизор не умолкал.

Выйдя на улицу, я испытала радость от того, что не слышу слов журналиста, не вижу репортажа с места событий и могу спокойно попрощаться со своим любимым кофе, насладившись им в последний раз.

Каждый из нас начал понимать разницу между тем, когда ты слышишь о войне, и тем, когда она переступает порог твоего дома. Войну отрицать больше нельзя, ибо она уже уносит с собой то, что раньше казалось неизменным, верным, вечным.

Я шла по брусчатой мостовой к дому, где провела всю свою жизнь. В сумке лежал сложенный вдвое лист бумаги, исписанный словами, которые стучали в голове. Они сбивали пульс и путали мысли.

Шла, постукивая невысокими каблучками любимых туфель, раздумывая над тем, когда снова смогу их надеть. Когда опять увижу цветение каштанов, вдохну их аромат и улыбнусь мальчишкам, которые так азартно играют наполовину спустившимся мячом. Как скоро мой город станет снова мирным, на стенах закрасят жуткие надписи «Бомбоубежище», а с дорог унесут противотанковые ежи?

Я не знала ответы – и увы, вряд ли узнаю.

Войдя в подъезд старинной высотки, я вызвала лифт. Его двери разъехались, выпуская мою улыбчивую соседку Герту, держащую за руку пятилетнего мальчугана.

– Привет, Вив! – Она попыталась привычно улыбнуться, но её губы дрожали. – Ты уже слышала?

– Да, – кивнула я и, присев, улыбнулась её сыну. – Привет, Адам! Куда это ты ведёшь маму?

– В аптеку, – смутился тот и покрепче сжал ладошку матери.

– Что-то случилось? – встревожилась я, поднявшись на ноги и глядя уже на Герту.

– Война случилась, – печально ответила та. – Хочу пополнить запасы лекарств для мамы. На всякий случай.

На минуту мы замолчали. Словно сдавшись, я обняла её и похлопала по спине.

– Всё будет хорошо! – прошептала я.

Она обняла меня тоже и тихо всхлипнула:

– Да. Их сюда не пустят.

Я отстранилась и заглянула ей в глаза:

– Не пустят!

Мы молчаливо попрощались, сжав друг другу руки. Они пошли к выходу из дома, и я провожала их взглядом до тех пор, пока двери лифта не закрылись.

Оказавшись на своём этаже, я нерешительно замерла. Не хотела торопиться, приближая время, когда в последний раз пройду по лестничной площадке, достану ключ-карту из сумочки и проведу ею по электронному замку. Завтра, в это же время, я буду далеко от родного дома.

– Кайзер просчитал и это. Не могу поверить до сих пор!