Кому помог суровую зиму пережить, кому не дал умереть от голода. Кому помог дом выстроить. Некоторые фермеры благодарили его за почти десятилетнюю службу в отряде самообороны, за время которой разбойничьи набеги почти сошли на нет.

Хороший был человек. Многому меня научил. Но, не смотря на всё, он так и умер один. Не то, что бы меня рядом не было. Просто он так и не смог забыть свою жену и дочерей. Долго хранил их фотографии на стене, пока они основательно не выцвели почти до красновато-серого изображения.

Иногда вечерами, особенно зимой, он подолгу сидел напротив них за столом, позволяя себе употребить полбутылки самогона. В такие моменты с ним было бесполезно пытаться разговаривать. Скупые слезинки наворачивались в уголках его стареющих глаз, а на любой вопрос он просто отрицательно или утвердительно качал головой. В скором времени я понял, что в такие моменты его лучше не трогать и просто сидел рядом, слушая рацию или чистя оружие.

Мне было тяжело понять, что он чувствует. Мои воспоминания о семье и родителях с годами становились всё тусклее. Конечно, я их не забыл, просто со временем боль и скорбь ушли, оставив лишь место воспоминаниям, что просто были такие люди. И что я их любил, но их больше нет.

Даже мысли о былом мире, стали просто какой-то тусклой, серой информацией, сохранившейся в моей голове. Периодически эта информация подтверждалась тем, что мы смотрели старые фильмы, ремонтировали машины, держали в руках множество вещей, вывезенных и руин городов. Но само по себе это уже давно ничего не значило.

Например, я помнил, что у нас дома стоял компьютер. Что я играл на нем в разные игры, а отец с мамой постоянно сидели «В контакте» и смеялись, просматривая забавные видеоролики… Сейчас этих компьютеров было сколько угодно на любом базаре. Кто хоть что-то в них понимал, с легкостью находили нужные для своих целей «железяки». А меня куда больше волновали запчасти для насосов, горюче-смазочные материалы и трубы, потому что с водой в этих местах была достаточно серьезная проблема.

Первое время Насип заботился обо мне так, словно я был его родным сыном. И я сильно к нему привязался. Хотя «папой», впрочем, так называть и не стал. Время шло, у меня появлялись свои интересы. Сарсеныч прекрасно понимал, что мы больше не можем жить под одной крышей. И тогда он перебрался в новый дом. Благо их почерневших остовов в нашем посёлке было очень много.

А я привык к нашему дому. Мне он нравился. Как всегда говорил Насип: «…Каким бы не был человек, если у него нет привязанности к родной земле, к месту, где он вырос, или к месту, где ему просто хорошо, без всякой причины, это очень ущербный человек. Ведь как дерево не может расти без корней, так же и человек не может создать ничего хорошего, если не знает кто он и откуда. Не имеет почвы под ногами… Если ничего не греет его душу, и если ему некуда возвращаться…»

Не смотря на то, что мой настоящий дом остался за несколько сотен километров в почерневших руинах крупного мегаполиса, я действительно привязался к новому месту. С трудом припоминая свою старую квартиру, я помогал Сарсенычу с ремонтом дома. Мы укрепили фундамент, отчистили от черной сажи стёкла. Перестелили полы. За одно жаркое лето полностью перебрали крышу, сделав на ней прекрасный чердак, где можно было вялить мясо и хранить необходимые мелочи, которым не хватало места в сарае. Потом ещё за пару лет утеплили и укрепили стены кирпичом, превратив дом в самую настоящую крепость, способную противостоять любой непогоде.

Чем больше мы возились с домом, тем больше я к нему привязывался. Шесть комнат, просторная светлая кухня. Две дровяных печи. Всё становилось родным и знакомым. Бывало, возвращаешься после долгого путешествия, и проходишься по нему. Вдыхаешь родной знакомый запах, находишь вещи лежащими на своих местах. Или жарким летом, вернувшись из насосной, укрываешься в самой дальней комнате и чувствуешь всю приятную прохладу, которую источают побеленные раствором глины и красителя, зеленоватые стены.