Они с открытой симпатией поулыбались друг другу, а Петров отобрал у Веры шоколадку, сунул ее в рот и важно, хоть и несколько шепеляво, объявил:

– Я догадался, в чем дело. Она тебе шоколад не может простить. У нее диета, а ты тут нарочно фольгой шуршишь. А что за личные счеты со студентами? Вот этого я не понял.

– А я Кошелькова только что зарезала. Наверное, нажаловался уже.

Кошельков был любимчиком Мириам Исхаковны, надеждой и опорой русского народного творчества, красавцем мужчиной и клиническим идиотом.

– У-у-у, это серьезно, – загрустил Петров. – Это жди разборок. У него же мама не то в газете, не то на телевидении… Склочная – базар отдыхает. И рынок тоже… А за что ты его?

– А за руки хватает.

– Как это? – в один голос удивились Петров и Отес.

– Да как всегда, – недовольно сказала Вера. – Сел отвечать, ручонку через стол тянет, мои пальцы потрогать норовит, а сам через каждое слово: «Вы понимаете? Вы понимаете?» Конечно, не понимаю. Никто бы не понял. Абсолютную ахинею несет.

– А Исхаковна говорит, что у него исконная русская речь. Или посконная? – Петров повспоминал и нерешительно уточнил: – Или сермяжная. В общем, жемчужное месторождение: тудыть, мабуть, надысь… Инда взопрели озимые.

– Надо же! – искренне удивилась Вера. – А с остальными он нормально. В смысле: отстой, о’кей, непруха, сидюшник… За «клаву» с нуля бабок немерено забашлял. И все такое… Может, не надо было его резать? По крайней мере бытовую психологию он превзошел. Молодец. Хотя за руки хватал, идиот.

– А не родись красивой, – злорадно заявил Петров.

Вера помрачнела.

– Ты поспал? – ласково спросила она.

– Поспал… – Петров насторожился.

– Поразвлекался?

– Поразвлекался. Немножко.

– Шоколадку мою слопал?

– Слопал. Но она маленькая была.

– Спасибо сказал?

– Э-э-э… забыл.

– Скажи, – потребовала Вера.

– Спасибо, – сказал Петров.

– Ну и что ты сидишь? – возмутилась Вера. – Кто обещал меня на базар отвезти?! И на рынок тоже! В доме пачка соли и литр кипяченой воды! А шоколадку ты слопал! А я, между прочим, не на диете! А почти через час еще группа, и еще двоечники, и наверняка Кошельков опять припрется! Смерти ты моей хочешь! Вот все Тайке расскажу!

– У-ф-ф-ф… – Петров перевел дух и помотал головой. – Умеешь ты человека до нервного срыва довести. Посмотришь – вся такая… такая вся… неземное создание. А как чего – так сразу и сожрешь. Главное – за что? Не характер, а серная кислота.

– Петенька, у умных людей не бывает ангельского характера, – подал голос Отес. – Они все знают, все понимают, все анализируют и всех нас видят насквозь. И от этого характер неизбежно портится.

– Но у вас-то не испортился, – недовольно заметил Петров.

– Но я ведь и не такой умный, как Вера Алексеевна, – возразил Отес.

Настроение у Веры поднялось.

– Конечно, не такой, – весело сказала она, подталкивая Петрова к выходу. – Вы гораздо умнее.

Отес недоверчиво хмыкнул, покачал головой и опять взялся за свою газету, а Вера в который раз со смутным сожалением подумала, что ему уже семьдесят пять. Зачем он так рано родился? Родился бы лет хотя бы на сорок позже – и… Да ничего не «и». Женился бы на какой-нибудь Тайке. И был бы счастлив. И Тайка, конечно, тоже была бы счастлива. А Петров куда бы делся? А Петров женился бы на Вере. И Вера тоже была бы счастлива. Наверное. Во всяком случае, дети у нее были бы не хуже, чем у Тайки. При таком-то отце. С такой-то наследственностью.

– Ты чего молчишь? – осторожно спросил Петров, выруливая со стоянки за университетом. – Сердишься? Или устала сегодня?

– Встала рано, – неохотно ответила она. – Побегала немножко больше, чем надо. Да еще и попрыгала. Да еще и поплавала… Кроссовки новые испортила. Заколку потеряла. Правда, тёзке клиентов нашла. Ой, да! Ее же предупредить надо! Совсем забыла.