Ия отшатнулась. Столкнулась с толстой маленькой бабой. От неё невыносимо воняло луком и лошадиным потом. Маленькие острые глазки на круглом покрасневшем лице гневно сузились. Раздувая ноздри, баба схватила девчонку за руку и хорошенько встряхнула.

– Ты чего тут шляешься, шалаболка, а? Ходят тут всё ходят, к паскуднику этому! Дал денег? А-ну, признавайся!

Ия затравленным зверьком смотрела на женщину. Чем она заслужила такое обращение? Почему эта женщина говорит с ней, как… как… прости, Господи!

– А, да я тебя знаю, – свирепо заключила женщина, – ты – сиротка. Это твоих сожгли полтора месяца назад? Что, утешения приходила испросить?

– Я приходила покаяться…

– И как? Утешил? – баба будто не слышала ее. – Господи! Куда ты смотришь, одни шалаболки кругом!

Такое обращение окончательно доконало Ию. Она с неожиданной силой вырвалась и со слезами бросилась по сугробам вон отсюда. Рядом была протоптанная дорожка, но девочка не замечала её. Проваливаясь по колено, она то и дело падала. Потом поднималась, но только затем, чтобы через несколько шагов упасть снова.

С горем пополам она выбралась со двора пастора и нетвёрдой походкой направилась к избе семейства Анея. Мокрыми варежками сиротка растирала по лицу снег и слёзы. Тонкая шаль сползла на затылок и промокла, но это было неважно. Всё неважно.

По серому безразличному небу с ужасающей скоростью бежали облака. Они казались насмерть перепуганным караваном, пытающимся спастись от неминуемой ужасающей гибели. Короткий зимний день клонился к закату, и красное солнце стыдливо пряталось за высокими двускатными крышами. А воздух, казалось, был пропитан чем-то таким, чему никак не получалось подыскать определения, но от того не менее гадкого и порочного.

Прохожие по-разному смотрели на растрёпанную девочку. У кого-то на лице было написано неподдельное сожаление. Такие люди неизменно начинали хлопать по одёжам в поисках сладостей, но, как водится, ничего не находили. Тогда они со смущённым видом желали девочке здравия и тотчас находили себе невероятно важные и неотложные дела. Многие при её виде, переводили взгляд в другую сторону, будто бы и не замечая вовсе. Находились и такие, кто смотрел с испугом и поскорей старался убраться с пути. А-ну, как и она заразилась от родни? Симптомов, конечно, нет, но всё же…

За полтора месяца Ия значительно похудела и осунулась. Некогда пухлые щёки ввалились и покрылись едва заметным пушком. Вокруг покрасневших глаз надолго образовались тёмные круги.

Девочка завернула за угол и встретилась с безумным взглядом Авоськи. Юродивый злобным прищуром следил за ней, что-то крепко сжимая за пазухой. Наученная горьким опытом, девчонка огляделась и схватила первую попавшуюся палку. Топнула ногой, замахнулась.

Юродивый заорал, как резанный, и сорвался с места, будто на него самое меньшее вылили чан кипящего молока.

Тут же на девочку обратилось несколько осуждающих взглядов, но никто не проронил ни слова.

– Смотрите, смотрите, – тихо пробормотала сиротка. – Вы такие же, как и он… Неполноценные уроды, готовые заживо спалить соседа, если он вдруг станет угрожать вашему тихому, убогому укладу. Необязательно реально угрожать, достаточно, чтобы кто-то просто указал пальцем… Вот он – зачумлённый, вор, проходимец, ведьма. Хватай и сжигай, отрубай руки, бей камнями и радуйся. Радуйся, что бит он, а не ты. И бей усердно, докажи всем, что ты так же ненавидишь изгоев, как и прочая толпа. А иначе завтра на их месте окажешься ты. И чей-то брошенный камень разобьёт твою голову…

Так, ворча себе под нос, девочка почти уже возвратилась к плестовичам, как сердце пронзила неприятная мысль – музыкальная шкатулка осталась у Клера. Ия оказалась такой дурой, что посмела оставить последнее в этом мире, что у неё есть… А если пастор не заметит игрушку, а завтра её найдёт кто-нибудь из учеников и присвоит себе? А что если она попадёт в руки той злобной женщине?