Пылей ловко открыл широкое творило в полу и спустился по крепкой деревянной лестнице в хлев. Будиладу ничего не оставалось, как последовать за ним. Хлев у шорника оказался чистым и опрятным, словно всё семейство коротало дни и ночи здесь в трудах тяжких. Свиней не было, видно паслись где-то неподалёку.

Из хлева вело две двери. Одна на задний двор, где, бренча толстыми цепями, лениво ворочались с боку на бок лихоборские волкодавы. А через вторую можно было попасть в сени.

Шорник привёл гостя в горенку и силой усадил за стол. Поставил перед ним глиняный черепок с пирожками и ладью морённых яблок. Затем, воровато оглянувшись, выудил из-за печи кувшин с высоким узким горлышком и два кубка. Разлил медовуху и быстренько убрал под стол.

– Не любит, когда я… ну, ты понял, – кивнул куда-то влево Пылей и подмигнул. А потом резко стал серьёзным. – Выпей, Будилад. А пока пьёшь, подумай, кто ты и, кто она. И что она о тебе думала. Вряд ли княгиня по праву рождения, вдова одного из семи легендарных князей неревских земель убивается по тебе. Насколько я слышал, она та ещё бабочка.

Лазутчик насупился и отодвинул кубок.

– А ты не спеши серчать, – без обиняков заметил шорник. – Ты сначала дослушай. Слухи ходят, что она сбежала. Вот так запросто, встретила мужика и сбежала с ним, бросив сына и княжество заодно. Да, Будилад, и такое бывает. Иногда у бабы башку сносит так, что сама не рада потом.

– Не мели о том, что тебе невдомёк, – зарычал гость. – Я прошу тебя узнать наверняка, а не сплетни по закоулкам собирать!

– Ну, сплетни, не сплетни, а ходят они не по закоулкам или ярмаркам. Среди нашего брата. Сулей говорил, а ведь он попусту болтать не станет.

– Сулей?

– Да, – кивнул шорник и закусил яблочком. – Довелось ему как-то в Мирограде побывать по какому-то делу. Тоже при дворе государева. Ты ведь его знаешь, окромя собственного дела ещё куда-нить нос сунет обязательно. Выгоду всё ищет паршивец…

– Ну? – с нажимом протянул Будилад.

– Вот те и ну. Не знаю уж, каким макаром, но вызнал он, что с мужиком у ней там каким-то шуры-муры. А замуж за него она почему-то выйти не может…

– Тьфу на тебя, шельма старая! Бабы базарные устыдились бы, а эти… Стыдобина! Мужики, ядрёна корень! Тьфу, срамота!

Будилад резко встал и вышел через главный вход, громко хлопнув дверью.

– Что бабы с человеком делают? – протянул Пылей и снова налил.

…Будилад уже успел порядком отойти, когда звонкий голос шорника догнал его.

– Эй, незнакомец? Будь по-твоему, слажу я твоему коню уздечку, приходи через седмицу.

Зима добралась и до Родóва. С утра в небе кружились пушистые белые хлопья. Снег вился густо, стеной. Кружился и, прикасаясь к земле, тихо таял.

Будилад кутался в лёгкий овчинный пуховик и спешил к лавке Пылея. Шорник с заискивающей улыбкой яростно пытался впарить халтурную сбрую какому-то слободскому олуху в стареньком полушубке.

Сам купец был наряжен в долгополый зелёный ферязь с высоким воротником, подбитым с двух сторон соболиными хвостами. На руках красовались перстни с самоцветными каменьями. Светло-серые сапоги на низком каблуке тускло поблескивали на холодном свету.

Всё говорило об одном – шорник только из столицы. Причем с немалым доходом, иначе не стал бы из огня да в полымя, без передыха сразу выходить торговать. Лазутчику хорошо было известно, что коли гостевой торг не удавался Пылею, он мог добрую седмицу просидеть без дела на печи, обдумывая, как проторговался, и где допустил ошибку. В такие времена делами в лавке заправлял его старший сын Усвяга. Правда после его торга, становилось ещё хуже.