Миновав тенистую поляну сада, лазутчик на миг остановился, чтобы перевести дыхание. Только на миг.

Взгляд сам собою возвратился к терему, который всего за несколько месяцев успел стать родным. Будилад провёл в нём всего ничего, но нигде ещё он не чувствовал себя так тепло и уютно, как в Мироградском Кремле. И во многом тому способствовала прекрасная княгиня.

Из-за густых вихрастых крон были видны лишь двускатные крыши левого крыла и амбара.

Лазутчик вздрогнул. На коньке терема, преклонив колено, сидела тень. Муж было решил, что кто-то из дозорных, обладающих хорошим зрением высматривает его, но, когда из-за спины показался тонкий подвижный хвост, а на голове в тусклом свете растущего месяца мигнула пара небольших рожек, это подозрение отпало. Чёрт посидел так ещё немного, высматривая вдали что-то ведомое лишь ему, а потом резко сорвался вниз и исчез.

Будилáд повернулся и ощутил на своём горле прикосновение холодной стали. Перед ним стояло трое запыхавшихся дружинников в лёгких кожаных безрукавках. Они часто и порывисто дышали, направив жала мечей в сторону врага.

Через мгновение здесь будет с полсотни мечников, поэтому лазутчик действовал быстро. Чтобы отвлечь внимание первого витязя, он попросту плюнул тому в лицо. И пока воин рукавом вытирал глаза, беглец нырнул под меч второго и, даже не вырывая из рук оружия, ткнул остриём клинка в живот первому.

Третий дружинник размахнулся по широкой дуге и едва не ударил, но лазутчик быстро закрылся его товарищем. Рука тенью скользнула за голенище, и в следующее мгновение Будилад метнул короткий охотничий нож прямо в горло мироградца. Второго добил ударом в основание черепа.

Времени, чтобы перевести дыхание не оставалось, нужно бежать. И он бежал. Слепо, не разбирая дороги.

День выдался светлым и погожим. По небу в сторону Стрижени неспешно брели пухлые облака. Тихий ветер лениво играл с вихрастыми кронами древ и гонял частые волны по сочной траве.

Узкая извилистая дорога была перекрыта двумя обозами. На них развалились в разных позах шестеро воинов в кольчугах и при мечах. Рядом аккуратной кучкой сложены их шлемы, а снизу к большим колёсам телеги привалились круглые расписные щиты.

Седьмой витязь сидел на траве, положив одну ногу на шлем. Он спиной опирался на колесо и насвистывал тихую незамысловатую мелодию на свирели.

На тропе появился всадник на пегом тяжёлом коне. Одет он был просто – серые полотняные онучи, поверх таких же грязных и покрытых дорожной пылью портов, лыковые лапти. На просторной бесцветной рубахе с глубоким вырезом можно было прочесть родовые знаки нескольких семей жнецов и мельников. Слева на поясе висел широкий одноручный меч с незамысловатым, даже слегка неряшливым тусклым яблоком и кривым огнивом. Сам же верховой был здоров, как дуб и крепок, как камень. Под рубахой перекатывались стальные мышцы. Подбородок был волевой и гордо поднятый вверх.

Дружинник глубоко вздохнул и заткнул свирель за пояс. Нахлобучив горячий от солнца шлем, припекавший даже сквозь подшлемник, он поднял с земли копьё и усталым шагом направился к путнику.

– Стой! – замахал руками дозорный. – Дальше пути нет, поворачивай! Поворачивай, говорю! Тпррруу! – воин схватил коня под уздцы и погрозил незнакомцу кулаком. – Куда прёшь? Не видишь, дорога перекрыта? А-ну, вертайся назад, чтоб я тебя больше тут не видел.

– Мне нужно в ту сторону, – невероятно низким голосом промолвил странник.

– Ещё и глухой, – возвёл очи горе-дружинник. С обозов послышался дружный хохот. – Сказано тебе, прохода нет, чего ж ты ломишься?

– Мне нужно к Змиевой топи, – произнёс мужчина и вытянул из-за пазухи берестяную грамоту, – и подорожная имеется.