Можно, разумеется, объяснить такое угасание материнского начала в «Тихом Доне» историческими обстоятельствами, жестокостью Гражданской войны. Однако Шолохов в данной ситуации имел в виду нечто гораздо более масштабное и значимое. Характерно, что все три наиболее значительные его произведения – «Тихий Дон», «Судьба человека» и «Поднятая целина» – завершаются в этом смысле однотипно. Без какого-то даже намека на женское тепло и поддержку остаются в «Судьбе человека» Андрей Соколов и его приемный сын Ванюшка – «две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы». И в финале «Поднятой целины» Андрей Разметнов приходит на могилу своей «незабудной» Евдокии.

Конечно, такая однотипность финалов произведений Шолохова не случайна. В ней есть глубокий и пророческий смысл. Акцентируя внимание на гибельности национального разлома, жертвой которого в первую очередь становятся материнство и женственность, писатель настойчиво и последовательно предупреждал человека, прежде всего русского человека, о грозящей ему в этом случае трагедии одиночества и сиротства. Чем более мы удаляемся от времени, которое по праву может быть названо эпохой Шолохова, тем более убеждаемся в пророческом смысле художественного завещания великого русского писателя.

* * *

В начале нового тысячелетия стало очевидным, что бо́льшая часть минувшего ХХ века прошла под знаком пристального внимания отечественной и мировой общественности к судьбе и творчеству М. А. Шолохова. В наши дни интерес к нему не только не угасает, но, напротив, становится все более осмысленным. Жизнь показала, что шолоховские произведения не вытеснены из народного сознания.

«Тихий Дон» Шолохова и сегодня остается не только значительнейшим фактом литературной истории, но и очень злободневной книгой. Сама судьба ее автора – Михаила Александровича Шолохова – обладает глубочайшим смыслом, широта и значимость которого не ограничены пределами современности, а устремлены в будущее.

Ю. А. Дворяшин,
доктор филологических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации

Тихий Дон

Роман

Не сохами-то славная землюшка наша распахана…
Распахана наша землюшка лошадиными копытами,
А засеяна славная землюшка казацкими головами,
Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами,
Цветет наш батюшка тихий Дон сиротами,
Наполнена волна в тихом Дону отцовскими,
                                         материнскими слезами.
Ой ты, наш батюшка тихий Дон!
Ой, что же ты, тихий Дон, мутнехонек течешь?
Ах, как мне, тихому Дону, не мутну течи!
Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,
Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит.
Старинные казачьи песни

Книга первая

Часть первая

I

Мелеховский двор – на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база[40] ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный[41] спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше – перекипающее под ветром вороненой рябью стремя Дона. На восток, за красноталом гуменных плетней, – Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущо́й придорожник, часовенка на развилке; за ней задернутая текучим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу[42].

В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену – маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие одичалые глаза. Пахла шелковая шаль далекими неведомыми запахами, радужные узоры ее питали бабью зависть. Пленная турчанка сторонилась родных Прокофия, и старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды.