Мы поговорили, но как это часто бывает, когда старушке приходит очередная идея в голову, спорить оказалось бесполезно. Несмотря на добрые глаза и мягкую улыбку, характер у старушки железный.
Я покинул палату, едва сдерживая злость на бабушку за её непроходимое упрямство. Собирался хлопнуть дверью, как наткнулся на сиротливую мордочку со взглядом побитой собаки. Этот её чёртов взгляд, проникающий в самую душу, заставил почувствовать себя подлецом за удачу родиться в полноценной семье. Вот, вообще, ерунда полная, моей-то вины в этом нет. Так какое право имела она обвинять меня?!
Злость требовала выхода, и я прижал девчонку к стене, стараясь не раздавить. Её лицо оказалось в сантиметре от моего, и всего на секунду я опешил, разглядывая чистую кожу без изъянов. Как-то это не вяжется с образом наркоманки. Может, только начала?
Ощутил, как под рукой, что лежала на горле беспризорницы, бился пульс: часто и быстро, словно сердце испуганной пичуги. В больших глазах, опушённых густыми ресницами, застыл страх и почему-то её вид побитого щенка привёл меня в неописуемую ярость. Хотелось крушить и ломать, и наверное, поэтому я сказал злые слова. Не замечая усилий от бушевавшей внутри ярости, сжал тонкую шею, пока девчонка вдруг не захрипела. Отскочил в страхе, в ужасе от собственных эмоций, что едва не прибил эту мелочь, и стараясь, чтобы ни Вера, ни девчонка не заметили смятения, надел на лицо маску презрения.
– Фу, гадость какая.
Развернулся и стремительно пошёл, не дожидаясь Веры. Она всё же догнала и прицепилась за руку, чтобы не отстать. Темп был слишком быстрым, но я не обращал внимания, испытывая стойкое желание убежать как можно дальше.
Маша
Зайти в палату было боязно. Теперь, когда агрессоры ушли, а страх потихоньку отпускал, внутри меня проявилось другое чувство. Чувство острого сожаления, что не поговорила с Аллой Леонидовной раньше. Сейчас уже поздно; она наверняка не захочет разговаривать. Алла Леонидовна хороший человек; вряд ли она отвернулась бы от меня, узнав правду. Но ведь сделанного не воротишь.
Стоять в коридоре вечно, прижавшись к двери, я не могла. Мне следовало решиться и встретиться с разочарованным во мне взглядом Аллы Леонидовны. И лучше не затягивать. Я сделала максимально глубокий вдох – несчастные рёбра тут же заныли – и с выдохом потянула ручку двери на себя.
– Алла Леонидовна… – зашла, опустив глаза в пол. Стыдно. – Простите меня, я вам соврала…
– Машенька, давай поговорим, – в голосе Аллы Леонидовны неожиданно прозвучали мягкие интонации.
Я подняла удивлённый взгляд. Бабушка смотрела на меня по-доброму, даже ласково. Совершенно не понимая, чем заслужила такое хорошее отношение, я растерянно молчала.
– Пройди и присядь, – Алла Леонидовна указала на кровать рядом с собой.
Я покорно села к ней в ноги, не понимая, чего ждать.
– Извиняться нужно мне – за внука. Как я говорила, Гриша судит людей слишком поверхностно, опираясь на стереотипы. К тому же у него не самое лучшее воспитание. Что отец, что мать вечно заняты собой, своими проблемами, некогда им было о сыне думать. Дети всегда берут пример с родителей – вот и вырос беспринципный циник. Но Маша, я прошу тебя не обращать на него внимания, Гриша побесится и через пару дней смириться.
Я почувствовала, как внутри меня развязался тугой клубок нервов, в который я успела превратиться, стоило Грише зайти в палату. Неожиданная доброта Аллы Леонидовны пролилась бальзамом на измученную страхом и вечными разочарованиями душу, отчего я оказалась не в силах обуздать подступившие слёзы. Рыдания прорвались наружу, обильным потоком сметая выдержку, словно воды бурной реки – старую запруду.