Где-то рядом раздался взбешенный вопль: надо думать, лица Каишты достигли осколки его же собственного оружия. И следом еще один, указывающий, что Дробб, его ручной боевой богомол, оказался ненамного сообразительней. Потом два вопля слились в один, словно сверяя тональность. В нескольких местах (похоже, кисти рук и низ шеи) кожу царапнули, но тут же отпустили маленькие острые коготки. Значит, их с девочкой задели самые крохотные капли стеклянного дождя, успел облегченно сообразить Тихх. Каиште же достались самые…

Что-то тонкое и цепкое вонзилось в запястье, а следом и в мысли. Они рассыпались, как бутылочные осколки, подчинив тело и разум короткому приказу:

– Бежим.

А дальше руку безо всякого предупреждения изо всех сил рванули вверх, едва не выкрутив плечо. Чтобы не упасть от рывка, Тихх заработал ногами. Каждое движение отдаляло его от мерзкой компании сводного брата, от проклятой поляны, где ему довелось столько вытерпеть. Устремившись за девочкой-стрелком (ей уже не приходилось тащить его за руку), постепенно набирая скорость, Тихх на мгновение почувствовал себя освобожденным. Его неприятели остались позади, и даже если и решились на погоню, то не имели никаких шансов. Бегом, бегом! Ни один богомол, ни один навозный жук его не догонит! Как же здорово! Прозрачный ночной воздух ловко расправился с проделками винных паров, мир перестал качаться, в голове окончательно прояснилось.

И тогда Тихх понял, что он со всех ног несется меж карликовых дубов, и их пока еще редкая поросль вот-вот станет гуще, дубы, равно как и их корни, будут увеличиваться и крепнуть, будут все теснее прижиматься друг к другу, пока не превратятся в непроходимый лес. Да, ненавистный Каишта оставался далеко за спиной, и теперь уже точно не найдет его, но там же оставался и дом. Родная Кригга. Щемящая неразгаданность дрока-отшельника. Мать… Несмотря на все сегодняшние злоключения, Тихх продолжал надеяться, что она не ходила к Багряным холмам, все-таки теперь она замужем за господином Зуйном, а он, по его же собственным словам, всегда найдет свободные руки для честной работы.

Сегодня он уже точно этого не узнает.

Дышать стало трудней. Сначала казалось, что это из-за быстрого бега. Может, и так, но, вглядевшись в темноту, мальчик понял, что все дело в деревьях. А он ведь и не успел заметить (хотя и предсказывал ранее), как подлесок перешел в самую настоящую чащу. Толстые загрубевшие стволы стояли друг наротив друга тесными группами, точно враждующие семьи. Изгибистые ветви тянулись к небу, что-то с присвистом шепча медными и бронзовыми листьями с металлическими прожилками. Но ветер ничего не отвечал им: любой его вздох терялся в плотной кроне, не успевая достичь нижних веток.

На лице выступили бисерины пота, сердце яростно трепыхалось, как выброшенная на берег рыба. Зачем бежать дальше? Мощный корень, похожий на огромного земляного червя, будто прочел эту мысль, когда поставил Тихху внезапную подножку. Он еле удержал равновесие, от неожиданности прикусил себе язык и, естественно, сбился с бегового ритма. Казалось бы, самое время для небольшой передышки, но…

– Бежим. – Не приказ, а просто утверждение, сказанное спокойным, твердым тоном. И нет, девочка даже не запыхалась.

Тихху от этого стало немного стыдно, и, не желая вновь показать себя слабым и жалким, он снова встроился в эту лесную гонку. Побежал как подстреленный, хоть за ним никто и не гнался; как будто это было единственное, что ему оставалось. В запястьях и коленях все еще покалывало от неожиданной встряски, которую устроил ему дубовый корень.