Тур шагнул вперёд, поравнявшись с Добрыней.

— Вот-те раз! — забасил староста, как только увидел рядом с собой Тура. — Ты какими судьбами здесь?

«Я бы тоже хотел у тебя это спросить! Неужто польстился на молодую вдову?»— подумал Тур, но вместо этого ответил:

— От Колояра шёл.

— А-а! — хитро прищурился Добрыня, будто знал какой-то важный секрет. — Ну пошли вместе, коли встретились. Я ведь тоже домой иду. Ох, и холодина же!

Тур и Добрыня были соседями, и между их заборами мостился лишь домишко набожной бабки Лепы, поэтому и идти им предстояло в одну сторону.

— Вдвоём сподручнее будет, — продолжил меж тем Добрыня и так хрипло-хрипло рассмеялся.

— Что с голосом-то, Добрыня? Простыл? — поинтересовался Тур, у которого от жутковатого смеха старосты мороз пробежал по коже.

— Да всё холода окаянные! — снова захрипел Добрыня и хлопнул Тура по плечу, заставляя его остановиться. — Так может, мы с тобой по сто грамм пригубим? А? Для здоровья, чтобы не подводило.

Тур даже приоткрыл рот от удивления, разглядывая старосту, и будто другой человек пред ним оказался. Не серьёзный Добрыня, а кто-то незнакомый.

— Ты ж не пьёшь, Добрыня, — растерянно пробормотал Тур.

— Так Святки ж нынче! Отчего бы и не выпить! Да ещё и в такой компании! — рассуждал Добрыня, а сам, пока говорил, вынимал из-за пазухи тулупа пузатую бутылку да маленькую стопочку.

«И где только взять успел? — Тур таращился на него во все глаза, в то время как староста уже пихал стопку в его окоченевшую руку. Откупорив бутыль, он плеснул в тару жидкость. — Неужто у вдовы?»

Тур так и застыл с полной стопкой в руках, смотря, как невесомые снежинки опускаются на её поверхность и тают.

— Да ты пей! Пей! Чего стоишь-то как истукан? Помёрзнем ведь оба! — сказал Добрыня, подталкивая Тура под локоть, и снова хрипло рассмеялся.

Вздрогнул Тур от этого хрипа, похожего на скрежет когтей по стеклу, поднёс стопку ближе к губам, а сам меж тем трижды перекрестился. Глядит, а он всё так же стоит возле вдовьего дома, а старосты рядом как не бывало. Он тряхнул головой, завертел ею из стороны в сторону, но Добрыня так и не появился.

Не по себе стало Туру, а руку, в которой была зажата стопка, начало покалывать и пощипывать. Поглядел он на неё и дернулся — не было в его руке никакой стопки, а лишь кусок льда, который он крепко сжимал покрасневшими пальцами.

Сердце его в груди зашлось от страха. Разжал он руку и отбросил глыбу в сторону. Ещё раз перекрестился, а сам бросился бегом к дому. Быстро Тур добрался до знакомой калитки. Широко распахнув её, он ворвался внутрь, но, лишь войдя в истопленный родителями дом, выдохнул.

Уже забравшись на полати, Тур услышал протяжный вой, заставивший волосы на его затылке зашевелиться. С головой укутался Тур в одеяло, не в силах больше слышать этот раздирающий душу звук. То выла собака бабки Лепы, и выла она так, словно кого-то оплакивала…

5. Глава 4

Рождественское утро выдалось морозным и ясным, и оттого громкий колокольный звон, возвещавший о начале службы, было слышно аж за версту. Народ, накинув, кто шубку потеплее, кто тулуп, потянулся к церквушке, примостившейся на пригорке в самом центре Тихой вьялицы, и вскоре внутри было не протолкнуться.

Отец Тихомир, тощий и высокий мужичонка, в тёмной рясе, достававшей подолом до самого дощатого пола, читал перед собравшимися проповеди нараспев. Службу его редко кто в деревне пропускал, разве что по болезни только, ведь отец Тихомир для каждого мог найти нужное и доброе слово, как и положено хорошему священнослужителю.

В церкви пахло ладаном, повсюду горели и плавились свечи.