– Странные дела творятся на белом свете, – сказал Аиткул.

Он провел ладонью по красивой шее лошади, словно вырезанной рукой умелого мастера из дорогого сандала. Аиткул даже несколько раз прищелкнул языком, выказывая свое восхищение великолепно сложенным животным.

– За такую лошадь люди готовы дорого заплатить, – сказал он. – Странно, когда такое красивое животное свободно разгуливает по степи. У такой лошади непременно должен быть хозяин.

Лошадь повернула голову и, испуганно тараща свои большие глаза, посмотрела на Аиткула.

– Тор-р, тор-р (стой, стой), – проговорил Аиткул и потрепал ее по гриве.

Он наклонился и сорвал с земли пучок зеленой травы, протянул его лошади в знак примирения. Лошадь осторожно своими большими и мягкими губами взяла траву и стала жевать.

– Хяйбят, хяйбят (хорошая, хорошая), – проговорил несколько раз Аиткул, потрепав лошадиную гриву.

А она фыркнула и потрясла головой.

– Не так просто будет узнать, кому принадлежит эта лошадь, – сказал Сагит. – Думаю, что она пришла сюда из дальних степей, а останки тела ее всадника давно разнесли по степи хищные птицы.

– Тогда на ней была бы сбруя, – возразил Аиткул. – Нет, похоже, что она отбилась от своего табуна и кочевала по степи одна, пока не прибилась к нам.

На обратном пути Сагит спросил у отца, что он намерен делать с кобылицей.

– Всевышний сам решит, как нам следует поступить, – сказал Аиткул.

Время шло, а хозяин кобылицы так и не объявлялся, хотя новость о ней быстро разнеслась по ближайшим стойбищам. К Аиткулу стали приезжать соседи и даже люди из дальних стойбищ, чтобы посмотреть на невиданную в здешних краях лошадь. Они прищелкивали языком, удивленно качали головой, но никто из них так и не сказал Аиткулу, что это его лошадь или он знает, кто ее хозяин. Некоторые из них даже предлагали Аиткулу продать ее, сулили ему большие деньги, но Аиткул не соглашался.

– Нет не продам, – говорил Аиткул.

В один из дней Аиткул обратил внимание, что кобылица ведет себя как-то странно: она не отвечает на ухаживания жеребца, всякий раз отходя от него в сторону, когда он приближается к ней. Осмотрев ее внимательнее, он понял, что кобылица готовится стать матерью.

Аиткул наполнил пиалу, молоком, взял с подноса лепешку и направился к небольшой пристройке без окон и с соломенной крышей, приютившейся возле загона для овец. По углам ее, с каждой из четырех сторон, в землю были врыты деревянные столбы, образующий каркас, а промежуток между ними был заполнен саманными блоками – глина вперемежку с мелко нарубленной соломой, высушенными на солнце.

Подойдя к пристройке, Аиткул постучал рукоятью плети по низкой дверной притолоке, вырубленной из цельного бревна, уложенного поверх двух деревянных столбов, образующих вкупе дверный проем. Вход в постройку преграждал кусок грубой рогожи, сплетенной из липового подкорья. Несмотря на кажущуюся хлипкость всей этой конструкции, она была довольно устойчивой, а главное, в ней было тепло и сухо.

Через какое-то время полог приподнялся, и из темноты дверного проема на свет выглянула голова мужчины с черными взлохмаченными волосами, местами подернутыми сединой и, судя по виду, давно не знавшие гребня, с густой длинной бородой. Склонив низко голову, чтобы не удариться о верхний дверной косяк, показался и сам хозяин нечесаных волос и длинной бороды. Выпрямившись во весь рост, он был выше Аиткула на целую голову, худ, одет в длинную исподнюю рубаху, надетую на голое тело, которая едва прикрывала его худые угловатые колени.

– Здравствуй, Авдей, – поприветствовал Аиткул человека, едва он весь оказался на свету.