Брысь. Ты приводишь меня в замешательство.

Образ пропал.

Вот блин! Девчонка, что ли, влюбилась в меня?

– Привет, призрак.

А вот как она представляет себя саму: жалкая карикатура, белесые патлы вместо волос, темные глаза как чернильные пятна, прекрасная фигура перепахана неуклюжими углами и плоскостями… Образ померк, и на него вдруг ринулся, вытесняя собой все остальное, Пауэлл, Могучий и Нежный Родитель, сеющий разрушение на своем пути. Он не отступил, как в прошлый раз, но ухватился за видение. Затылка у фигуры не было, вместо него виднелось лицо д’Куртнэ. Он проследовал за двуликим, как Янус, образом по раскаленному каналу двойников, пар, дублей, родственных… Рейху? Невоз… Да, Бен Рейх и карикатурная Барбара были здесь, сочлененные на манер сиамских близнецов, брат и сестра, сросшиеся выше поясниц, ноги их брыкались и вертелись по отдельности в море непроглядной сложности внизу. Б, сросшийся с Б. Б и Б. Барбара и Бен. Сводные родичи по крови. Сводные…

Линк!

Далекий крик непонятно в какой стороне.

Линкольн.

Это, безусловно, не к спеху. Потрясающий образ Рейха должен означать…

Линкольн Пауэлл! Иди сюда немедленно, дурень!

Мэри?

Не могу тебя вытащить.

Я через несколько минут вернусь.

Линк, это уже третья моя попытка тебя обнаружить. Если не вылезешь сейчас, ты пропал.

Третья?

За три часа. Линк, пожалуйста… Пока у меня остаются силы.

Он позволил себе подумать о возвращении на поверхность. Он не нашел, в какой стороне поверхность. Безвременный, беспространственный хаос ярился кругом. Возник образ Барбары д’Куртнэ, на сей раз карикатурно обольстительный.

– Привет, призрак.

Линкольн, ради всего святого!

На миг подступила паника, он заметался без оглядки, но щупаческий опыт тут же взял свое, и техника отступления заработала в автоматическом режиме. Один за другим начали опускаться на место блоки, и за каждым барьером было немного светлее. На полпути вверх он ощутил присутствие Мэри. Она оставалась с ним, пока он снова не очнулся у себя в гостиной. Он сидел рядом с озорницей, держа ее руки в своих. Он разорвал рукопожатие с такой поспешностью, словно ладони Барбары были раскалены докрасна.

Мэри, я наткнулся на совершенно удивительную ассоциацию с Беном Рейхом. Какая-то связь…

Мэри приготовила пропитанное ледяной водой полотенце, которым и хлестнула его по лицу. Он осознал, что трясется.

Единственная трудность в том, что… собрать воедино информацию из фрагментов Ид – все равно что провести количественный анализ сердцевины солнца…

Она снова хлестнула его полотенцем.

Работаешь не с цельными молекулами, а с ионизированными частицами… – Он увернулся от полотенца и воззрился на Барбару. – Мэри, готов поклясться, бедная девочка в меня влюблена.

Образ насмешливо скосившей клюв горлицы.

Я серьезно. Я раз за разом встречал там, внизу, самого себя. Я…

А как насчет тебя?

Меня?

– Как тебе кажется, почему ты отказался помещать ее в Кингстонский госпиталь? – проговорила она вслух. – Как тебе кажется, почему ты ее после этого регулярно, дважды в день, прощупываешь? Почему тебе компаньонка понадобилась? Я тебе скажу, Пауэлл, почему.

– И?

– Ты в нее влюбился. Ты влюбился в нее, как только обнаружил ее у Чуки Фруд.

– Мэри, да ты что!

Она хлестнула его красочной картинкой: он сам и Барбара д’Куртнэ, фрагмент, выуженный Мэри из его сознания несколько дней назад… фрагмент, который тогда заставил ее побледнеть от ревности и гнева. Пауэлл знал, что он подлинный.

Мэри, дорогая…

– Не смей так говорить. Оставь меня в покое. Ты в нее втюрился, а она не щупачка. Хуже того, она невменяема. В какой мере ты ее любишь? На десятую долю? Какую часть ее ты любишь? Ее лицо? Ее подсознание? А как насчет остальных девяноста процентов? Будешь ли ты ее любить и дальше, когда она придет в себя? Будь ты проклят! Жаль, что я не оставила тебя гнить в недрах ее разума!