Помимо военной проблемы, включающей в себя задачу защиты огромной протяженности укрепленных границ и содержания армии, которую надо было обеспечивать людьми, была еще более серьезная проблема, от которой зависели все предыдущие: насколько велики внутренние силы Римского государства. И в военном, и в политическом отношении Рим был силен, как никогда прежде. Вопрос вопросов, разрешение которого и привело к образованию империи, заключался в том, была ли средиземноморская цивилизация достаточно сильна экономически. И военное, и политическое могущество прямо зависели от экономической состоятельности средиземноморской цивилизации – от ее возможностей, то есть от производства товаров и обеспечения ими населения. Это, несомненно, заботило людей еще со времен Сципиона Эмилиана и Тиберия Гракха. Большая часть производимого богатства расходовалась скорее на предметы роскоши, чем на обеспечение уровня жизни. Оно работало на незначительную группу богатых людей, а не на массу людей средних и бедных. Но и само богатство становилось предметом забот и опасений. Уже не было возможности игнорировать последствия и пускать все на самотек. Осмотрительное руководство Августа, его попытки оживить экономику, показать пример умеренности в личном быту, использовать богатство как должно, чтобы оно работало, – все это в конечном счете коренилось в осознании такой необходимости. Он не был ярым идеалистом, сражающимся за мораль. Он смотрел на вещи скорее как предприниматель, пытающийся скостить цену, сэкономить на необходимых расходах и придать деньгам большую силу. Поздние времена были более откровенными в этом отношении и показали, что при римском господстве население всех территорий, входивших в состав империи, сократилось, что германцы наращивали свою численность более стремительно…

Политикой Августа стало прекращение экспансии. Это была здравая политика с любой точки зрения. Римское господство уже вобрало в себя практически все общества с соответствующим экономическим стандартом. Идти дальше и включать в себя общества иного типа становилось опасным для единства государства, если, конечно, не было других важных причин для их присоединения. Вдобавок ко всему лишь общества соответствующего экономического уровня окупали затраты на их завоевание. Египет оплачивал эти расходы в высокой степени. Галлия, которая поначалу едва ли подходила под этот стандарт, стала окупаться и в перспективе могла стать самым ценным приобретением. Однако покорение обществ, явно не соответствующих стандарту, означало расходование средств, которые, возможно, никогда не окупятся. Поэтому дальнейшее увеличение территории империи было тупиковым путем: такой перспективе вряд ли обрадовался бы любой государственный деятель. Подобный риск мог быть оправдан лишь по особым причинам. Аннексия Реции и Винделикии означала множественные затраты, однако была необходима по причинам военного характера. Она делала более безопасными границы.

Таким образом, отношение римских правителей к затратам на Северную Европу было исключительным. Август не мог не трогать их; он не мог ограничиться состоянием доброжелательного нейтралитета. Когда вождь Маробод, полный энтузиазма от увиденной им цивилизации Рима, стал создавать свое собственное огромное центральноевропейское царство, Август не мог спокойно наблюдать за этим с добродушной симпатией и при успешном продвижении процесса строительства просто предложить свои улучшения. Ибо все усовершенствования касались бы и военных подразделений, подчиняющихся лишь их создателю. Проблема отдаленных народов была подобна порочному кругу. Их нельзя было поглотить, но и нельзя было позволить им развиваться. Постепенный рост их экономического уровня благодаря контактам с южной цивилизацией нельзя было остановить, и, когда четыреста лет спустя экономический уровень мировой империи снизился и обе культуры встретились на равных, результатом стали распад империи и хаос, из которого возникли совершенно иные образования.