Что-то здесь не так.

Скиннер выпрямился. Факты не сходились, и он тут же вспомнил о «секретных материалах». Дельце как раз для Малдера. Скиннер подумал было позвонить ему, но удержался. Долговязый агент наверняка тут же начнет сыпать невероятными теориями и вспоминать давно забытые местные легенды – какой в этом толк? Однако Скиннер все же решил отнестись к этому делу так, будто в нем было замешано нечто сверхъестественное. Забыть о действующих в реальном мире законах. Допустить самые безумные вещи. Так что же было ему известно?

Во-первых, кто-то напал на Мэллой у ее собственного дома.

Во-вторых, несмотря на темноту, нападавший не только смог нанести ей побои, но и не оставил следов.

В-третьих, причины нападения были личными. Это нельзя было принимать как факт, но Скиннер был уверен. Слишком жестоко для простого ограбления. Побои были нанесены с невероятной жестокостью, даже ненавистью. Нападавший намеренно выбрал Мэллой своей жертвой. Он хотел причинить ей вред.

«Наверняка я не единственный, кому она решила урезать финансирование», – подумал Скиннер. Думать так было, безусловно, жестоко, но доля истины в этом предположении была. Скиннер ни на секунду не сомневался, что нападавший был не из ФБР, хотя бы потому, что столь неосмотрительный агент давно бы лишился значка. Но ведь Мэллой не всегда работала в Бюро. Он вспомнил кружку на ее столе. Что там было написано? «Райс и Слоун»? Значит, пора их навестить. К его приезду они как раз откроются.

Университетская больница Джорджа Вашингтона. Вашингтон, округ Колумбия. Пятница, 10:41

– Я поговорил с вашим прежним начальством, – сказал он Мэллой, придя навестить ее парой часов спустя.

Ему было приятно видеть, что она бодрствует и выглядит более сосредоточенной, чем вчера.

– Подумал, что нападение может быть связано с вашей предыдущей работой, но у них не оказалось совершенно никаких идей на этот счет.

– Я бухгалтер, – сказала Мэллой, – а не прокурор. Людям нет нужды за мной охотиться.

Ей ли было это утверждать, когда она выглядела так, будто провела на ринге десятираундовый поединок против автобуса. Под бинтами и вокруг них наливались пурпурным цветом синяки.

– Нападение было намеренным, – возразил Скиннер. – Совершенно точно. Вы сами это знаете.

На долю секунды она отвела взгляд.

– В чем дело? – Заметив это, Скиннер придвинул стул и наклонился поближе. – Что вы от меня скрываете?

– Ничего, – ответила Мэллой после секундной паузы, но ее голос звучал тише и мягче, без привычных стальных ноток. – Это не имеет значения. Я была не в себе.

– Возможно, – согласился Скиннер, – но это не значит, что вам что-то почудилось. Рассказывайте.

Женщина вздохнула.

– Мне показалось, что перед тем, как потерять сознание, я слышала… голос.

– Голос? – Скиннер навострил уши. – Мужской, женский? Молодой, старый? Высокий, низкий? С акцентом? Что он сказал?

– Кажется, мужской. – Она наморщила лоб и ненадолго зажмурилась. – Мягкий, сиплый. Без акцента. Он сказал, что в королевстве слепых нет королей.

Мэллой рассмеялась и тут же скривилась – резкое движение болью отозвалось в сломанных ребрах.

– Извините. Я думала, мне это померещилось. Может, и правда померещилось.

– Может быть, – кивнул Скиннер, прокручивая фразу в голове.

«В королевстве слепых нет королей». Он смутно помнил похожую фразу, кажется, из Библии. Что-то о королевстве слепых и одноглазом человеке. Похоже на переиначенную версию. Скиннер был совершенно уверен, что Мэллой не почудилось. Нападавший действительно произнес эти слова; они были так или иначе важны для него. Но что они значили?