В нем не было ни вопросов, ни единой мысли, ни тени чувства. Только приятное восприятие жизни, просачивающейся в каждую клеточку тела через теплую кровь.

Дождь лил все так же яростно, но совсем скоро буре суждено было иссякнуть. Изредка небо вспыхивало узким белым порезом молнии, озаряя мир, которому не было дела до этой готической сиесты. Грязный, во всех мыслимых оттенках коричневого и серого, мир переживал встряску стихий, разбушевавшихся в преддверии настоящей весны.

Голод утолился быстро. Наступила тишина, в которой контурами загадочных теней мертвец начал узнавать что-то новое. Оно было в нем с самого начала. Сразу после невероятной и неподвластной описанию боли первых мгновений нового существования. Плотно охватывая всю его сущность. Но только сейчас проступало наружу. Неприятно скользило и прокрадывалось, прямо на виду, но все же невидимое для мысленного взора.

Голова повернулась в сторону реки и вдаль. Огоньки в глазницах вспыхнули чуть ярче. Что-то звало и тянуло омертвевшую волю туда. Не близко и не далеко. Без причины и понимания. Но не идти было нельзя.

Бесшумно и медленно давно преданное земле тело поднялось и разогнулось во весь рост, стряхивая оцепенение вечного упокоения. Мышцы, сухожилия, суставы двигались будто вслед за неслышимым приказом. Как если бы старались поспеть вслед за своим владельцем. Лишенная глазных яблок, но не зрения голова с неуютным хрустом разминаемой шеи посмотрела по сторонам.

Бурное течение реки даже мертвецу казалось отталкивающе опасным.

В росчерке молнии неуклюжая худая фигура начала движение и покарабкалась вверх, жестко цепляясь за остатки колеса водяной мельницы, а дальше за скользкие выступающие из пологого прибрежного склона корни. В зарослях камыша можно было различить болезненное верещание пережившего бойню кротокрыса. Этот звереныш очень скоро забудет о сломанной лапе и вновь вылезет на берег этой небольшой заводи, чтобы полакомиться мясом падших товарищей.

Это не жестокость и не безнравственность. Это природа и ее жизнь.

Понемногу вызволенное из хтонических глубин сознание начало понимать свое тело. Ноги меньше заплетались, а руки даже успевали зацепиться за ветки или ствол дерева, избегая падения. Получалось это не совсем ловко.

Пробираясь через рощу на крутом прибрежном склоне, мертвец зацепился за очередной каверзно торчащий крутой корень и все же упал вниз тем, что раньше могло называться лицом. Череп вскопал полосу почти жидкой земли.

Фигура замерла в комической позе. А капли дождя с беспечным весельем падали на нее с нависших ветвей. Гроза уже утихла, но темные тучи продолжали свое мокрое дело.

В тишине что-то привлекло внимание мертвого странника. Огоньки его глаз моргнули тусклым светом.

Под витым, густо заполонившим пространство кустарником прятался заяц. Его уши прижались к маленькой головке, а тельце дрожало.

Мертвец буквально чувствовал, как крохотное сердце часто бьется в теплой грудной клетке этого живого существа. Он медленно протянул руку.

Заяц зажмурил глаза и боязливо отвернулся, но с места не двинулся.

Буквально костлявые пальцы аккуратно дотронулись до мокрого густого меха.

Жуткая челюсть разомкнулась, и лишенный языка рот невнятно пробулькал нечто невразумительное. Но по ощущениям дружелюбное.

А через некоторое время заяц снова остался в одиночестве.

Размытая дорога привела мертвеца к старому мосту. Одна опора подломилась, и часть сооружения наклонилась близко к бурлящему внизу потоку. Перила с той стороны были обломаны, и на одной из подпорок бездвижно застряло тяжелое колесо от телеги.